Мария перекрестилась.
— Произошло убийство или несчастный случай! — Жигмонт вышел на середину комнаты. — Я здесь — в сущности, единственный представитель королевской власти! Я хотел бы прояснить дело!
— Ну, вот мы и под властью! — хмыкнул Михал. — Сначала — убийство, потом — власть! И никогда не бывает так, чтобы власть пришла первой и предотвратила убийство!
— Михал, хочешь знать, в чем разница между мной и тобой? — глаза Жигмонта смешливо блеснули.
— Допустим, хочу!
— Ты всё чего-то хочешь, чего-то требуешь от людей! А они, конечно, не подчиняются твоим желаниям! Тогда ты сердишься на них и считаешь их очень плохими существами! Себя ты иной раз считаешь несправедливо обиженным, а то ищешь оправдание своим дурным поступкам в природе человека, якобы весьма дурной. А со мной всё иначе! Я от людей ничего не хочу, никогда не сержусь на них!
— Будто тебе не приходилось мучить, убивать людей! — перебил Михал.
— Разумеется, приходилось! И еще много раз придется! Но я все равно ничего от людей не требую и не считаю их гадкими и порочными. Я только радуюсь, когда люди ошеломляют меня внезапной добротой, любовью или милосердием! А больше всего я радуюсь, когда мне самому удается быть таким — добрым, милосердным, когда я люблю и мое тело дает радость женщине!
Михал пожал плечами и улыбнулся. Улыбнулась Кларинда.
— Теперь один простой вопрос! — Жигмонт обернулся и глянул на Кларинду, указав на нее рукой. — Я знаю, что Маргарета была прекрасной наездницей! Сюда она, конечно, приехала тайком. Значит, ей не было смысла оставлять лошадь в деревне. В конюшне тоже нет ее лошади!
— Она могла в пути сменить лошадь, — робко сказала Ивана.
— Не могла, — Жигмонт покачал головой. — Это не игрушка, а живое существо, любимое притом! Где же лошадь Маргареты?
— Привязана у старой коновязи на заброшенном пастбище, — произнесла Кларинда ровным голосом. — Там и вода для нее, и корм.
— Верю! — Жигмонт кивнул. — А теперь я хочу знать, что же все-таки произошло?
Этот вопрос был задан именно Кларинде. Она осторожно отвела руки Иваны, выпрямилась и заговорила всё тем же ровным, без всякого выражения, голосом:
— Маргарета — моя сестра. Мы — близнецы. В детстве нас и вправду разлучили. Она приехала сюда тайком и встретилась со мной. Мы говорили ночью, в моей спальне. Многое вспомнили, а о многом я узнала впервые. Мы поссорились. Мы грубо набросились друг на друга, такая жестокость свойственна женщинам. Я толкнула Маргарету. Она упала и ударилась о выступ камина. Я наклонилась над ней. Но она уже была мертва. Я не хотела убивать ее. Правда — не хотела. Это случайность.
— Это — вся правда? — спросил Жигмонт.
— Это — моя правда о смерти моей сестры, — отвечала Кларинда. — Каждый из нас знает и какую-то другую правду.
— Надо, чтобы каждый из нас рассказал свою правду! — внезапно воскликнула Ивана.
— А ты не боишься? — теперь Жигмонт смотрел на девушку. — Встреча наша — случайна. А то, что принято называть «правдой», это ведь почти всегда нечто не очень приятное! Впрочем, я охотно расскажу о себе. Теперь, после смерти Маргареты, я снова хочу изменить свою жизнь, и, должно быть, скоро покину эту страну!
Кларинда кусала губы.
— Ты предлагаешь начать с тебя? — спросил Михал.
— Нет. Я полагаю, мой рассказ слишком смутит всех. Лучше приберечь его к концу! А начать хорошо бы с человека, чья правда, наверняка, проста и скромна, — с Чобы!
— Я готов! — сказал старый слуга.
Жигмонт сидел на постели рядом с мертвой Маргаретой. Михал пристроился на широком подоконнике. Кларинда и Ивана сели на стулья у стола. Мария так и осталась сидеть на полу, поджав ноги под платьем. Сидевший рядом с ней, тоже с поджатыми ногами, Чоба хотел было встать, но Жигмонт махнул рукой.
— Рассказывай сидя. Так тебе будет удобнее!
— Моя правда и вправду больно проста, — начал Чоба. — Мы с Марией из одной деревни. Деревня наша — далеко, в горах. Мы были еще молоды, когда пришли в город — наниматься в услужение. Мы стояли на рынке, в крытой галерее, где обычно и стоят те, кто хочет наняться. Нам повезло. Нас взял в слуги господин из замка Гёзале. Здесь, в этой глуши, мы и жили. Отсюда до ближайшей деревни — не рукой подать. Кое-какие слухи до нас доходили. Говорили, что господин сослал в монастырь свою жену, за измену. У него было две дочери. Старшую он будто отдал на воспитание. После она вроде вышла замуж, а, может, и нет, но это уже не моя правда, ее расскажут другие. Знаю я еще и правду Марии и простил ей эту ее правду, но пусть она сама скажет, коли захочет! Вот и всё! О том, что дочери господина — близнецы, я узнал лишь сегодня!
— Теперь мой черед? — спросила Мария.
Жигмонт кивнул.
— Чоба уже часть моей правды сказал. А то, что он простил, я и это вам открою, раз уж так странно свела нас судьба. Много лет я делила с господином постель, это, правда, было. Но он не сделал меня своей доверенной, ничего мне не рассказывал. Был он человек очень уж мрачный, нелюдимый. Всегда ли он был таким, не знаю!
О близнецах и я узнала лишь сегодня. Знаю я и одну тайну госпожи Кларинды, но это уже не моя правда, и пусть эту правду рассказывает та, которой она принадлежит более чем мне!
Господина Михала я видела прежде и тотчас узнала, когда он приехал в замок с отцом, но и эту правду те, которым она принадлежит более чем мне, расскажут лучше меня!
Мария замолчала.
— Благодарим тебя, Мария, — спокойно произнес Жигмонт. — А теперь, я думаю, пусть скажет Михал.
Юноша чуть подался вперед.
— Хотите знать мою правду? Я скажу! Хотя рискую показаться глупым, не по возрасту глупым!
— Зачастую глупостью именуют многие проявления душевной открытости, страстности и чистоты! — вставил Жигмонт.
— Нет, отец, моя глупость — самая обыкновенная глупость! Письмо, якобы посланное из Гёзале, написал я! Никто, никакой посланный, конечно, не привозил это письмо, я сам запечатал его и отнес в твою комнату!
— Я знал, что это твоих рук дело! — Жигмонт улыбнулся.
— Как ты догадался?
— Я человек невнимательный и не могу назвать себя догадливым, сметливым! Но здесь мог догадаться даже я! Помнишь, я подарил тебе печать?
— О! — Михал покраснел и спрятал лицо в ладони, пригнув голову.
— Да! То самое! Ты запечатал письмо этой печатью! Конечно, ты сделал это вовсе не по глупости, а по рассеянности! Не тем были заняты твои мысли!
— Ты сказал Маргарете? — Михал отнял ладони от лица.
— Нет! Зачем было выставлять тебя в смешном виде! Но теперь я жалею о том, что не сказал! Быть может, всё сложилось бы иначе, и сегодня она была бы жива!
