Только не шевелиться…
* * *
– Скучаешь, Степан? – хозяин дома, старик Родионыч, покашливая, вышел на крыльцо и начал, кряхтя, примащиваться рядом со старшиной. – Табачку не отсыплешь?
– Это завсегда, – старшина сунул руку в нагрудный карман своего черного комбинезона, достал пачку "Казбека". – Угощайся.
– Ишь ты, по-царски… Я-то думал, махорка у тебя, а тут "Казбек". Ну-к што ж, угощусь, – Родионыч размял папиросу, чиркнул спичкой и выпустил клуб дыма. Тут же он снова закашлялся.
– Тьфу ты… кха-кха!… черт его дери. Каждый раз с утра будто ваты в грудь набили…
– Бросай курить, – улыбнулся Степан, думая о чем-то своем.
– Скажешь! Тебе легко, ты вон, как я замечу – покурил-покурил, а потом, если надо, и неделю к ним не притрагиваешься. а я не могу. Привычка. Шахтер – он завсегда шахтер, там и так целую смену без курева натыркаешься, потом на свет божий вылезешь – как же не покурить?
Старик поглядел на Нефедова, нахмурил редкие брови, заметив, что старшина его и не слушает.
– Думаешь, Степан?
– Да, есть над чем подумать. Тут хорошо, чисто, голову продувает.
Изба Родионыча стояла на самом берегу Енисея, на отшибе деревни Атаманово, почти сползая небольшим огородом под обрыв. Забор уже давно съехал вниз, но хозяин особо не беспокоился, приговаривал только:
– Да кому оно нужно, это добро? Все равно я там не сажаю ничего!
Давным-давно схоронив жену, старик жил бобылем. Когда-то он и впрямь работал шахтером где-то в Кузбассе, вынес оттуда целый ворох грамот, инвалидность, да скрюченную руку, придавленную обвалом в забое. Распрощавшись с горной работой, он переехал поближе к родным местам под Красноярск, там и схоронил жену, а на войне потом потерял двоих сыновей.
– Чего молчишь-то, Степан? – снова спросил старый шахтер, здоровой рукой доставая из коробки "казбека" еще одну папиросу. – Можно? Не разорю?
– Да бери ты хоть все, Родионыч! – отмахнулся старшина. Он неотрывно смотрел через реку, на другой берег, где поросшей лесом громадой в сумерках высилась гора. Проследив его взгляд, старик кивнул.
– Дурные места, Степан… Зачем туда глядишь? Туда и по грибы никто не плавает, одни медведи шастают.
Старшина Нефедов не слушал его. Он думал о своем.
* * *
Генерал Иванцов аккуратно свернул носовой платок, вытер им вспотевший лоб и снова потянулся к стакану с чаем. Сидящий напротив Степан Нефедов свой чай уже допил, и теперь рассеянно сгибал в пальцах ложку, точно пластилиновую скатывая ее в трубку.
– Ты что делаешь? – прогудел Иванцов. – У меня на всех вас ложек не хватит! А ну, положи!
Спохватившись, старшина ложку привел в порядок, коротко извинился.
– Ерунда. Ты вот о чем лучше думай, Степан, – Иванцов подошел к сейфу, шлепнул на стол карту, – вот об этом. Война закончилась, надо мирную жизнь строить.
Нефедов хмыкнул.
– Для кого закончилась, – сказал он, невольно дотронувшись до шрама на щеке, – а для кого и нет.
– Для всех закончилась! – Иванцов достал изгрызенный янтарный мундштук, зарядил его сигаретой. – И ты не исключение.
– Я – исключение, – Нефедов сумрачно посмотрел в глаза генералу, без напряжения выдержал посуровевший вгляд, зрачки в зрачки, – и мои люди тоже такие же.
– Люди… нелюди… – генерал резко пододвинул стул, сел, уперся локтями в карту. – Хватит, старшина! Ты уже давно не хуже меня во всем этом разбираешься! Пользуешься тем, что я тебя не могу спросить, не жмут ли погоны. Потому что и снимать у тебя нечего, да и не за что… пока. Слушай внимательно, Нефедов. Война – кончилась.
– Это я знаю. Демобилизация идет вовсю. Только нас она, как я понимаю, не касается, верно, товарищ генерал? О каком тогда конце речь?
Генерал досадливо крякнул, затушил окурок в бронзовой пепельнице, изображающей лапоть.
– Вот же… Что мне с тобой делать, Степан? Все правильно ты говоришь. Только не с той стороны. Твой взвод – это, как ты понимаешь, настолько ценная боевая часть, что распускать ее пока никто не собирается. Таких частей у нас – раз, два и обчелся, но ни у кого нет подобного боевого опыта, как у Особого взвода номер три.
Нефедов вздернул бровь. Он впервые слышал про номер.
– Три? – переспросил он. – А первые два где?
– Это, брат, нам с тобой знать не нужно. Нету их. Сгинули. Первый – еще до войны. Больше ничего не скажу, да и не об этом речь. – Иванцов шумно выдохнул, потер щеки ладонями. – Устал я. Выспаться бы, а? Слушай дальше. Ждет тебя, красавец писаный, дальняя дорога… На Енисей, в тайгу.
– А ручку позолотят мне там? Знакомые места, – Нефедов закурил.
– Знакомые, да не совсем. Смотри на карту.
Оба склонились над бумагой.
– Здесь все и будет, – Иванцов ткнул пальцем в карту. – Над Енисеем. Стране нужна атомная энергия, Степан.
– Ясно, – старшина отвел равнодушный взгляд от карты. Он накрепко запомнил все топографические цифры, изгибы Енисея, метки высот и теперь укладывал их в памяти: аккуратно, точно в свой потертый планшет. Остальное было не его делом. – Какова наша задача?
– Прыткий какой, ты смотри… Это место там называют Гора. И там, что бы ни случилось, будет построен комбинат. Секретный комбинат, Степан, – генерал нажал голосом на слово "секретный".
– Мало ли у нас секретов? – Нефедов пожал плечами. Иванцов устало посмотрел на карту.
– Немало… Только тут другое. Именно на этой Горе или в ее окрестностях три месяца назад оборвалась связь с Особым взводом номер два.
Когда он отвел глаза от стола, перед ним сидел будто бы другой человек. Старшина прищурился и глядел на генерала своим обычным, холодным и цепким взглядом, в котором не было ничего человеческого. Такой взгляд бывает у хорошего стрелка, перед тем, как пуля из ствола винтовки безошибочно находит цель. Живую цель.
– Всех не возьму, – сказал он, – пусть люди отдохнут. А Сашке Конюхову и вовсе на свадьбу пора.
– Так-то лучше, – генерал закурил снова.
* * *
– Ласс.
Слово было произнесено шепотом, одним шевелением губ. Вокруг не было никого – но несколько мгновений спустя из тьмы, которую ручной фонарик располосовал желтым конусом света, вперед шагнула фигура. Остановилась на самой границе света и тьмы. Тихо брякнули костяные амулеты, намеренно сжатые в ладони. Нефедов выключил фонарик.
– Старший…
Еле слышное шипение в голосе ясно показывало, что рядом стоит альв. Но старшина и так знал, кто перед ним.
– Ласс… – он помолчал и перешел на язык, знакомый с детства, потому что найти в русском нужные интонации было трудно. – Приказывать не хочу и не буду. Людская война кончилась. Ты сам знаешь, что договор с альвами почти утратил силу, теперь вы не обязаны нам помогать. Альвы честно сражались рядом с нами, теперь ваши земли в неприкосновенности. Ты знаешь это.
