— Спасибо, что заботился о Вики, — сказала Джиа, садясь, и услышала в ответ:
— Во-первых, ты никогда не должна меня благодарить за заботы о Вики. Никогда.
— Знаю. Просто я...
— И второе — это она заботилась обо мне. Восхитительный ребенок.
— Да, она такая.
Они сидели на диванчике, тесно прижавшись друг к другу, но она чувствовала его напряжение.
— Ведь тебе надо идти, да?
Он кивнул:
— К сожалению. Должен встретиться с человеком по поводу диска.
Она еще больше прижалась к нему:
— Только будь осторожен.
— Я всегда осторожен.
— Вовсе нет. Это меня и волнует.
Она всегда беспокоилась о нем.
— Ты хочешь уничтожить лазерный диск? — уточнил Расс. На нем были те же майка и джинсы, что и во время двух последних визитов Джека. — Легче легкого. Супь диск в микропечку и поджаривай его, пока он не пойдет трещинами, как старое зеркало.
Джек начал этот недвусмысленный разговор, едва только явился, — чтобы не дать Рассу времени увязнуть в бессмысленном обсуждении обстоятельств дела. Набор из шести бутылочек, который Джек прихватил с собой, тоже должен был отвлечь его от академических прений.
— Расс, идея в том, чтобы сделать диск нечитаемым, — но владелец не должен даже догадываться, что с ним кто-то имел дело.
— Тогда это совсем другая история. — Расс отпил пива. — Я предполагаю, что мы имеем дело с компакт-диском для однократной записи, и это прекрасно, потому что их куда легче уничтожить, чем коммерческую разновидность.
— А я думал, что диск есть диск.
— В определенном смысле да. Оба они используют лазерный луч, чтобы считывать с диска комбинации единиц и нулей, но...
— Как насчет музыки?
— То же самое: единицы и нули. Двоичный код, друг мой.
— Минутку. Ты хочешь сказать, что, когда я слушаю, скажем, басовую партию Джека Брюса в «Перекрестке», это всего лишь сочетание нулей и единиц?
— Именно. Музыка переводится в двоичный код, который записывается на диске, а плеер переводит его обратно.
Джек изумленно покачал головой:
— А я всегда думал...
И тут только он понял, что на самом деле никогда об этом не думал. Он вставлял лазерный диск в щель и нажимал кнопку. И больше ничего ему не нужно было знать. До сегодняшнего дня.
— Давай-ка я преподам тебе краткий курс о компакт-диске и компакт-дисковом запоминающем устройстве. У них обоих единственная непрерывная спиральная линия, шириной в половину микрона. Она раскручивается от центра к периферии.
— У виниловых пластинок наоборот.
— Именно. У лазерного диска эта линия тянется на три с половиной мили. Ноли и единицы представляют собой провалы и ровные участки. Провалы — это единицы, а ровные участки — это нули. Лазер считывает эти сочетания — и ты или получаешь данные на своем компьютере, или слышишь музыку. Со скоростью четыреста пятьдесят оборотов в секунду.
— Ого. До чего сложно.
— Считывание еще сложнее, но мы не будем в него углубляться.
— Благодарю.
Расс улыбнулся:
— Речь идет о коммерческих компакт-дисках. Но есть и несколько иная технология, которая имеет дело не с провалами и подъемами, а с помощью более мощного лазера выжигает серию точек в красочном слое пластика. Тепло меняет их отражающую способность, создавая этакие виртуальные провалы.
— Так на чем мне остановиться?
— Поскольку ты не хочешь оставлять по себе следы, такие варианты, как, скажем, поцарапать, оставить какую-то отметину или капнуть кислотой, отвергаются. Так что я вижу два других варианта. Для первого ты берешь десантный нож и пускаешь его в ход, чтобы расширить центральное отверстие, точку вращения — но лишь чуть-чуть. Много не требуется. Даже еле заметное изменение диаметра заставит диск болтаться, а когда это происходит при скорости вращения в четыреста пятьдесят оборотов в секунду, система считывания сходит с ума, то есть лазерный луч скачет как сумасшедший с дорожки на дорожку — а их отделяет друг от друга всего полтора микрона, — и оптическое воспроизведение встает на уши. Иными словами, «Секс пистолс» звучат как «У Джейн был козленочек».
И, опрокинув в горло очередную бутылку пива, он сделал выразительный жест свободной рукой.
— Но тем не менее, данные остаются на диске, не так ли? — уточнил Джек. — Значит, если кто-то заметит, что произошло с центральным отверстием, и исправит его, данными можно будет воспользоваться.
— Если поймут, что с дыркой поработали, если смогут безупречно восстановить ее. И то и другое очень — и весьма — сомнительно.
— Но возможно.
Расс вздохнул:
— Да, возможно.
— А есть другие варианты?
— Взять с собой электрическую плитку и поджарить диск так, чтобы он чуть-чуть покоробился. Скажем, на шестнадцатую долю дюйма. Или еще меньше. В любом случае лазерный луч собьется с наводки.
— Но ведь можно...
— Исправить коробление? Ни в коем случае.
Он сковырнул крышечку с очередной бутылки и протянул ее Джеку, который отмахнулся.
— Уверен?
Расс торжественно кивнул:
— Однажды покоробившись, пластик никогда не обретет заново безукоризненно плоскую форму, и бороздки никогда не выстроятся параллельными рядами.
Это Джеку понравилось. Именно такой вариант: простой и технически несложный.
— Кстати, у тебя тут где-нибудь не завалялась электроплитка?
Сидя в темноте кухни, Мэгги облегченно застонала, когда сняла с бедра докрасна раскаленное распятие. Она думала, что с каждым новым ожогом боль будет переносить все легче, но в этот раз она была нестерпимой. И ожидание страданий, длившееся весь день, было почти столь же невыносимым, как сама боль.
Теперь пять. Осталось еще два. Очередной в пятницу и затем последний — завершающий — в воскресенье, в Господень день.
На нее накатила совсем другая боль, и горло свело спазмом. Она оглядела воспаленные волдыри на бедрах и вознесла молитву:
— Я несу это наказание, Господи, не только ради себя, но и для Фины и других таких, как она. Я могу изменить их жизни, Господи. Поэтому, молю тебя, помоги Джеку и направь его. Пусть он уничтожит эти изображения, чтобы я и дальше могла служить и Тебе, и Твоим детям.
Это все, что я прошу, Господи: да минуют меня впредь грехи, чтобы мне было позволено и дальше творить добро Твоим именем.
Джек прислонился к кирпичной стене итальянского ресторана. Он сделал вид, что рассматривает неторопливое движение каравана машин, в час пик ползущих по
Бродвею, но на самом деле его интересовал лишь выход из подземки на Восемьдесят шестую, что находился слева от него.
Он снова преобразился в Джона Робертсона и, позвонив Джейми Грант, договорился о встрече. У него были кое-какие вопросы. Когда она сказала, что за ней наблюдают, он не списал ее слова на паранойю. Менее всего ему было нужно, чтобы кто-то из дорменталистского храма увидел их вместе. Он сказал ей, чтобы она любой линией добралась до угла Восемьдесят шестой и Бродвея, и дал пару советов, как в подземке обрубить хвост.
