Ознакомительная версия.
– Не любит сверхъестественного, – ощетинился усами, расплываясь в улыбке, Рогов. – Мне просто пришло наитие! Травкин кричит: «Алые туфли!» Я говорю: «Она?» Он – мне: «Не знаю: женщины разные, но всегда в алых туфлях». Я прикинул: Оксанины туфли-то сгорели. Эта – призрак… или что там? Дух? Демон? Может выглядеть как ей надо. Я думаю теперь: она для каждого мужика была такая, как ему нравится.
– И для Анны, – добавила Наташа из необъяснимого педантизма.
– Да уж… Так вот… – сбился с мысли Виталий. – Так вот! Оксанины туфли были как ключ, как чертежик, по которому можно выстроить что-то похожее на материальный объект. Больше мне рассуждать было некогда. – Он развел руками. – Я рванулся к этим туфлям, пока она не ушла!
– Вдруг она так и ушла без туфель, теперь бродит вокруг цеха и ищет путей назад? – Ирина говорила крайне серьезно, хоть и выглядела спокойной.
– На этот вопрос тебе бы лучше Ксения ответила, но она изображает спящую красавицу. Не чувствую я так, чтобы та вернулась. Понимаешь? Не чувствую!
– Вряд ли у той твари есть возможность вернуться, – подал голос Константин. – Таким действительно нужен ключ, чтобы хоть частично проявиться в материальном мире. Ключ потерян – до свидания! А ключ на самом деле потерян: туфельки теперь рассыпались в прах окончательно!
– Константин, вы эзотерик? – спросила Наташа, еще не полностью оправившаяся после генерал-майора милиции.
– Нет, но в элементарных-то вещах разбираюсь!
Константин уж слишком явно бросил взгляд, полный превосходства, на Рогова.
Виталий вскинул брови, но смолчал.
Наташу покоробило: она обиделась за любимого старшего товарища. Тот спас Константина, а этот неблагодарный человек сводит пустые счеты!
– У него Ксенька под боком – кладезь премудрости, – беззлобно сообщил Рогов. – Ты, Наташ, держись к ней поближе, она тебя много чему научит, полезному для жизни!
– У меня есть еще одна хорошая советчица, – неожиданно мирно пояснил Костя. – Ксюша давала тебе, Наташ, ее телефон.
– Любовь Сергеевна? Ясновидящая и волшебница? Я пыталась позвонить, а у нее телефон не отвечает. Наверное, еще не вернулась с отдыха.
– Да? – удивился Костя. – А я с ней разговаривал! То есть… – Он почему-то смущенно опустил глаза и покраснел. – Ну да, не наяву. С ней можно и мысленно, если очень нужно.
И он замолчал, явно не настроенный продолжать.
Неожиданно у столика оказался Травкин с большим подносом, полным чашек.
– Я решил, что нам всем пригодится еще кофе!
Принялись расставлять угощение. Оказалось пять чашек.
– Тебе не многовато будет две? – встревожилась Ирина.
– Я не себе – Ксении.
– Надо отнести и помахать чашкой у нее перед носом, чтобы скорей проснулась и присоединилась к нам! – заявил Рогов.
– Она сегодня сделала самое важное дело. Пусть спит, – мягко улыбнулся Травкин.
И Наташа сильно усомнилась в его эзотерической девственности.
– Послушайте! – воскликнула она под влиянием новой идеи. – А что, если сама Оксана своим каким-нибудь там астральным телом принимала облик других женщин и… вот это все творила? От обиды, чтобы отомстить Измайлову?
– Оксана танцевала на уроке, когда Тангера высасывала жизнь из бедняги Николая, – возразил Виталий. – Я все время ее видел, она не исчезала. А тебя она ударила каблуком на милонге – сразу после танца именинника, когда Юшко только вошел во вкус танца с Тангерой. Я правильно понял твой рассказ?
– Да.
– Она каким-то образом впустила в наш мир эту тварь. Вот с чем я бы согласился!
– Я знаю каким! Она, наверное, хотела задобрить дух огня.
Наташу поразило, как раньше не вспомнила. И она подробно рассказала о шаманском обряде жертвы огню, совершенном Оксаной в староновогоднюю ночь.
Рассказ произвел впечатление. Его не обсуждали. Многозначительно покачали головами, и воцарилось задумчивое молчание.
– Итак, она родилась в огне камина в подвале «Витанго», – неожиданно подала голос молчаливая Ирина. – Каким образом она перемещалась с одной милонги на другую? Москва не маленькая. В ней блуждают люди, блуждают, говорят, и духи. Сколько рассказывают о сущностях, навсегда заплутавших в метро!
Травкин не поднял глаз, лицо стало непроницаемым. А Наташа подумала, что Ирина умеет задавать вопросы, достойные своего возлюбленного.
– А просто подсаживалась и ехала, – протянул Рогов и стал ждать, когда присутствующие попросят разъяснений.
Пришлось доставить ему такое удовольствие, и Виталий продолжал:
– Я уверен, чувствую, что со вчерашнего вечера она ехала на мне. Но показаться во всей красе могла только под музыку танго, под которую вышла на свет.
– Как ты почувствовал, что она подсела на тебя? – не унималась Ирина.
Виталий задумался и ответил уже неохотно:
– Мне попадались странные дорожные знаки. Таких не бывает. Я бы назвал: «знаки сопровождения». И вообще был в депрессии… Пакостно вспоминать. Забыть хочется.
– Прости, я больше не стану тебя теребить, – поспешила успокоить Ирина. – По крайней мере, пока мы все не успокоимся.
«Она, оказывается, с характером: упрямая!» – отметила про себя Наташа.
– Кофе остыл, – тихонько заметил Рогов, потрогав чашку Ксении.
И Наташе показалось, что все, так же как она, с завистью посмотрели на глубоко спящую.
* * *
До окончания милонги полтора часа, в чашках дымится крепкий кофе, течет бурный и переменчивый поток беседы. До окончания праздника надо успеть ответить на единственный вопрос: с кем ехать домой?
Домой – это именно домой! В свою квартиру, где мирно спят мама и папа, в родную ванную, в собственную уютную одинокую постель. Чтобы как следует выспаться, понежиться, прийти в себя. Но точки над «i» расставляются этой ночью. Кто повезет ее до дому, тот и останется в ее жизни… до конца дней? на ближайшие полгода? на следующие сутки? Виталий? Костя? Конечно, Костя! Или Виталий?
Долгожданное решение ниоткуда не приходило, не вытекало ни из каких соображений, и тело отказывалось делать выбор. А сердце, голос которого Ксения старалась расслышать сквозь мелодию «Кумпарситы», шептало давно знакомые, давно любимые, но казавшиеся прежде малопонятными стихи:
Так будет любовь недостойным и сирым,
А ежели сеять сквозь крупное сито,
То сколько замерзнет в пустынной ночи?
Ее раздарю, только, разум, молчи!
Не спрашивай меры и права, поскольку
Любовь не сверяется с картой морскою
И с планом, и верной тропой не идет,
И, может, умрет,
Когда солнце взойдет[7].
«Кумпарсита» растворилась далеко вверху, под высоким потолком бывшего заводского цеха, а стихи остались на губах. Ксения заканчивала шептать:
Ознакомительная версия.
