Но здесь они не могут остаться жить. Это просто остановка на пути, полном неизвестности. Некоторая неизвестность внутри нее, а не в мире. Она голодная, и это чувство будет возвращаться вне зависимости от того, что она делает. Она должна быть в наручниках и наморднике, чтобы не съесть кого-нибудь случайно.
И жили они долго и счастливо.
Так закончилась история, которую она написала, но в реальном мире все закончится не так. Маяк не примет ее. Или примет и разрежет на кусочки. Счастливый конец для мисс Джустин не является таковым и для нее.
Ей вскоре придется оставить мисс Джустин и уйти одной, чтобы искать свое счастье. Она будет как Эней, сбежавший из Трои после ее падения, – он плавал в море, пока не причалил у Лация и не основал новую Трою, которая стала называться Римом.
Но теперь она серьезно сомневается в том, что принцы будут сражаться за нее где-нибудь в этом мире, который так красив, но полон старых и поломанных вещей. И она уже скучает по мисс Джей, хотя пока они вместе.
Она думает, что никого больше не будет любить так сильно.
50
Четвертый день – день чуда, которое сваливается на Кэролайн Колдуэлл с ясного неба.
Хотя оно не такое уж и ясное, если честно. Уже нет. Погода изменилась. Мелкий дождь промочил их одежду, еда закончилась, и все впали в уныние. Паркс беспокоится о зэд-блокаторе, когда раздает его всем. Помазав себя перед тем, как открыть дверь, они поняли, что его осталось совсем немного и теперь придется идти особенно осторожно. А впереди еще как минимум три дня пути. Если им не удастся пополнить его запасы, у них будут неприятности.
Двигаясь по-прежнему на юг, им нужно пройти через северный Лондон, центральный Лондон и южный Лондон. Даже у молодого рядового, замечает Колдуэлл, шок и трепет прошли. Единственный, кто продолжает смотреть на каждую новую вещь с неистощимым интересом, это испытуемый номер один.
Что касается Колдуэлл, она думает о многом. О грибковых мицелиях, растущих в субстрате клеток млекопитающих организмов. О рецепторе ГАМКА в мозге человека, который тормозит передачу нервного возбуждения и отвечает на реакцию организма на гамма-аминомасляную кислоту. Но самый актуальный вопрос – почему теперь вокруг так мало голодных, хотя вчера они много раз видели толпы из нескольких сотен.
У Колдуэлл есть ряд гипотез на этот счет: результат зачистки неинфицированными, конкуренции с другими видами животных, распространения заболевания в среде голодных, неизвестного побочного эффекта самого Офиокордицепса и так далее. Существование павших – плодовитых голодных, – очевидно, тоже является фактором – с утра они видели их так много, что исключением из правил это точно не является, – но навряд ли это единственное объяснение. Для такого должен быть миллион причин, а не десять. Еще больше Колдуэлл раздражает то, что она не видит никакого доказательства, которое склонило бы ее к одному или другому предположению.
Плюс ко всему – и это огорчает больше всего – ей трудно сосредоточиться. Боль от израненных рук стала настойчивой и мучительно пульсирующей, как будто у каждой ладони появилось свое сердцебиение, абсолютно не совпадающее с основным. Боль в голове пытается идти в ногу с руками. А ноги настолько ослабли и стали невесомы, что непонятно, как они вообще умудряются нести тело. Больше похоже, что она – заполненный гелием воздушный шар, подпрыгивающий на каждом шагу.
Хелен Джустин говорит ей что-то, судя по возрастающей интонации; это вопрос. Колдуэлл не слышит, но кивает, чтобы его не повторяли.
Возможно, в половозрелом возрасте Офиокордицепс ведет себя иначе, не так, как в несозревшем. Миграционное поведение или усидчивость. Патологическая светочувствительность или какая-нибудь другая параллель с рефлексом поиска высоты у инфицированных муравьев. Если бы она знала, куда ушли голодные, она могла бы начинать строить модель механизма, которая, возможно, привела бы ее к пониманию принципов работы гриба – основным функциям нейронового интерфейса.
Весь день перед ней расплывается, как во сне. Все происходит как бы в стороне от нее, лишь иногда приближаясь, чтобы отчитаться. Они находят скопление павших голодных, которые плодоносят так же, как и другие, – но эти так близко лежат друг к другу, что стволы, тянущиеся из них, срослись, образовав непроходимые заросли.
В то время как другие зачарованно разглядывают грибную поляну, Колдуэлл опускается на колени и поднимает один из упавших спорангиев. Он кажется довольно прочным на взгляд и на ощупь, но весит очень мало. Держать его в руке очень приятно благодаря гладкой поверхности. Никто не видит, как она осторожно кладет его в карман халата. Когда сержант оборачивается на нее, она снова поправляет бинты и выглядит так, будто все время этим занималась.
Они идут бесконечно. Время удлиняется, перемалывается, перематывается и повторяется, как зажеванная пленка моргает одним кадром, который – в отсутствие внутренней логики – кажется мрачно знакомым и безвыходным.
– Двигаемся осторожно, – говорит Паркс. – Не думайте, что эти шарики пусты.
В своей лаборатории на базе у Колдуэлл был корректор объема газа SEVC-d, с помощью которого можно было измерить самые незначительные изменения в ионных потоках на поверхности мембраны живых нервных клеток. Она никогда не тренировалась настраивать его максимально точно, но это не было помехой, потому что инфицированный кордицепсом и здоровый субъект имеют абсолютно разные темпы изменения электрической активности. Изменение в зараженной среде велико и непредсказуемо. Теперь ей интересно, как это соотносится с другой переменной, которую она не смогла раньше обнаружить.
Чья-то рука касается ее плеча. «Пока нет, Кэролайн, – говорит Хелен Джустин. – Они пока проверяют это».
Колдуэлл смотрит вниз на дорогу. И видит, что стоит впереди, ярдах в ста.
Она боится сначала, что это может быть галлюцинация. Она знает, что страдает от крайней усталости и легкой дезориентации, возникшей либо от инфекции, которую подхватила, когда поранила руки (маловероятно), либо из неочищенной воды, которую они пили.
Игнорируя Джустин, она идет вперед. В любом случае, сержант уже обошел эту штуку и подал знак, что все чисто. Нет причин разворачиваться.
Она поднимает руку и касается холодного металла. В завитушках лепного хрома, из-под мантии, пыли и грязи, он говорит с ней. Говорит свое название.
Это «Розалинд». «Розалинд Франклин».
51
Кэролайн Колдуэлл была воспитана так, что сомнений во втором законе термодинамики у нее не возникало. В естественном термодинамическом процессе есть увеличение суммы энтропий систем-участников (невозможен круговой процесс, единственным результатом которого является передача теплоты от менее нагретого тела к более нагретому). Никаких «если», «и», «но». О каком хорошем поведении можно говорить, когда стрелка всегда показывает одно и то же время. Через сувенирный магазин к выходу, без штампа на запястье, ничего не позволит вам опомниться и выбрать другой путь.
Двадцать лет прошло с тех пор, как «Чарли» и «Рози» отправились в плавание. Двадцать лет назад их запустили – без нее, – и они не смогли выплыть в тонущем мире. И вот «Рози» смотрит Кэролайн Колдуэлл в глаза, как тихоня, если хотите.
«Рози» одним своим существованием здесь опровергает второй закон. Пока она еще остается Virgo intracta, не разграбленной и не сожженной.
– Дверь заперта, – говорит сержант Паркс. – Никто не отзывается.
– Посмотри на пыль, – предполагает Джустин. – Этот фургон здесь очень и очень долго.
– Хорошо, я думаю, мы должны взглянуть, что внутри.
– Нет, – визжит Колдуэлл. – Не надо! Не трогайте дверь!
Все поворачиваются к ней, удивляясь ее внезапной горячности. Даже испытуемый номер один смотрит на нее своими серо-голубыми глазами, не моргая.
– Это лаборатория! – говорит Колдуэлл. – Мобильный объект исследования. Если мы нарушим герметичность, мы можем поставить под угрозу все, что находится внутри. Образцы. Незаконченные эксперименты. Все, что угодно.
