К началу седьмого урока Джим успел перебрать в уме всевозможные рациональные доводы. Он твердил себе, что мальчишек с красными родинками на подбородках не так уж и мало – наверняка несколько тысяч по всей стране. И что урод, пырнувший ножом его брата в тот злополучный вечер шестнадцать лет назад – шестнадцать долгих, исполненных ноющей боли лет, – уже давно не мальчишка. Сейчас ему точно за тридцать. На самом деле никак не меньше тридцати двух.
Но, поднимаясь на третий этаж, Джим никак не мог избавиться от мрачных предчувствий. Что-то похожее было как раз перед нервным срывом. Во рту ощущался явственный привкус страха.
В коридоре на третьем у двери в кабинет номер 33, как обычно, толпились ученики. Увидев Джима, некоторые вошли в класс. Но несколько человек так и остались стоять у двери, переговариваясь вполголоса и посмеиваясь. Джим сразу приметил новенького. Тот стоял рядом с Чипом Осуэем. Роберт Лоусон был в синих джинсах и желтых ботинках на толстой рифленой подошве – последний крик моды.
– Чип, иди в класс.
– Это приказ? – усмехнулся подросток, глядя куда-то поверх головы Джима.
– Безусловно.
– Вы меня завалили на том экзамене?
– А ты как думал?
– Ну ладно… – Чип пробурчал что-то, но Джим не расслышал, что именно.
Он повернулся к Роберту Лоусону:
– Ты, как я понимаю, новенький. Давай я тебе сразу скажу, какие у нас тут правила.
– Да, мистер Норман, конечно. – Правую бровь Лоусона пересекал крошечный шрам, и Джим узнал этот шрам. Да, узнал. Бред, безумие – такого просто не может быть. И все же, все же… Именно этот мальчишка ударил ножом его брата. В тот вечер, шестнадцать лет назад.
Джим впал в какое-то странное оцепенение. Он принялся перечислять школьные правила и предписания, при этом слыша свой собственный голос, словно откуда-то издалека. Роберт Лоусон стоял, запустив большие пальцы за свой армейский ремень, – слушал, улыбался и кивал Джиму, как старому приятелю.
– Джим?
– Да?
– У тебя ничего не случилось?
– Нет, все нормально.
– Эти мальчишки, которым ты преподаешь «Литературу и жизнь», так тебя и донимают?
Он промолчал.
– Джим!
– Нет.
– Может, ляжешь сегодня пораньше?
Но Джим еще долго не мог заснуть.
В ту ночь ему снова приснился кошмар. И на этот раз все было еще страшнее. Пырнув ножом брата, парень с родинкой на подбородке обернулся и крикнул вдогонку Джиму: «Ты на очереди, козявка! Так что готовься».
Джим проснулся от собственного крика.
На этой неделе они проходили «Повелителя мух» Голдинга. Джим рассказывал о символике романа, и Лоусон вдруг поднял руку.
– Да, Роберт, – сказал Джим ровным голосом.
– А что вы так на меня смотрите?
Джим растерянно моргнул. У него пересохло во рту.
– У меня нос зеленого цвета? Или ширинка расстегнута, или что?
В классе раздались нервные смешки.
– Я на вас не смотрел, мистер Лоусон, – нарочито спокойно ответил Джим. – Кстати, может, вы нам расскажете, из-за чего Ральф поругался с Джеком…
– Нет, вы смотрели.
– Может, вам хочется обсудить этот вопрос с мистером Фентоном?
Лоусон как будто задумался.
– Нет.
– Хорошо. А теперь расскажите нам, из-за чего Ральф и Джек…
– А я не читал. Мне кажется, это тупая книга.
Джим вымученно улыбнулся:
– Вам так кажется? Ну хорошо. Только имейте в виду: ты судишь книгу, а книга судит тебя. Ладно, может, кто-то другой нам расскажет, почему Ральф и Джим поссорились из-за зверя?
Кэти Слейвин робко подняла руку. Лоусон смерил ее цинично-оценивающим взглядом и что-то шепнул Чипу Осуэю. Что-то очень похожее на «классные сиськи». Чип согласно кивнул.
– Кэти?
– Потому что Джеку хотелось устроить охоту на зверя?
– Правильно, молодец.
Джим взял мел и принялся писать на доске. Как только он повернулся к классу спиной, о доску ударился грейпфрут. Буквально в двух дюймах от головы Джима.
Он отшатнулся и резко обернулся. Кто-то в классе хихикал, но Осуэй и Лоусон сидели, как примерные мальчики, с совершенно невинным видом.
Джим поднял грейпфрут с пола.
– А вот взять бы сейчас эту штуку, – сказал он, глядя в сторону задних парт, – и запихать кому-то в глотку. Прямо так, целиком.
Кэти Слейвин аж задохнулась.
Джим швырнул грейпфрут в мусорную корзину и опять повернулся к доске.
Дома за завтраком он развернул утреннюю газету и сразу увидел заголовок на середине страницы.
– Господи, – прошептал он, перебив плавный поток утреннего щебетания жены. В животе закололо, как будто туда напихали гвоздей. – «Школьница разбивается насмерть. Вчера вечером Кэтрин Слейвин, семнадцатилетняя ученица средней школы Харольда Дэвиса, либо упала сама, либо была сброшена с крыши многоэтажного дома, где находится квартира ее родителей. По словам матери Кэтрин, девочка держала на крыше голубей и поднялась туда, чтобы покормить питомцев. В полиции нам сообщили, что соседка из дома напротив, некая женщина, не пожелавшая назвать свое имя, видела, как по крыше пробежали трое подростков. Это было в 18.45, буквально через пару минут после того, как тело девушки…» (Продолжение на стр. 3.)
– Джим, это твоя ученица?
Он ничего не ответил жене. Просто не смог ничего сказать.
Две недели спустя Симмонс перехватил Джима в коридоре после звонка на большую перемену. Увидев папку в руках у завуча, Джим застыл как вкопанный. У него внутри все оборвалось.
– Новенький, – произнес он без всякого выражения. – Будет изучать «Литературу и жизнь».
Сим удивленно взглянул на него:
– А как вы догадались?
Джим только молча пожал плечами и протянул руку за папкой.
– Мне надо бежать, – сказал Симмонс. – Общешкольное собрание завучей. Будем оценивать эффективность учебных программ. Что-то у вас такой вид, словно вас слегка придавил грузовик. Вы хорошо себя чувствуете?
Ну да. Так, слегка. Сразу насмерть. Как Билли Стерна.
– Да, конечно, – ответил он.
– И это не может не радовать. – Симмонс похлопал Джима по спине.
Как только завуч ушел, он открыл папку – открыл сразу на фотографии, – заранее приготовившись, как человек, ожидающий удара.
Но мальчишка на снимке был ему незнаком. По крайней мере на первый взгляд. Джим его не узнал. Просто какой-то мальчишка. Видел ли Джим его раньше? Может, да. Может, нет. Сложно сказать. Дэвид Гарсия был крупным, массивным подростком с темными волосами, пухлыми негроидными губами и сонным взглядом. Он перешел к ним из той же Милфордской средней школы. А до этого два года провел в исправительной колонии для малолетних преступников, куда попал за угон автомобиля.
Джим закрыл папку и заметил, что у него дрожат руки.
– Салли!
Она подняла взгляд от гладильной доски. Джим сидел перед включенным телевизором и вроде как смотрел баскетбол, хотя на самом деле просто тупо таращился на экран.
– Нет, ничего. Уже забыл, что хотел сказать.
– Все ясно. Ранний склероз.
Джим изобразил улыбку и снова уставился в телевизор. Он почти собрался ей все рассказать. Но о таком не рассказывают. Это же бред сумасшедшего в чистом виде. Да и с чего начать? С кошмарного сна? С нервного срыва? Или, может, с появления Роберта Лоусона?
Нет, начать надо с Уэйна – с твоего брата Уэйна.
Но он никогда никому не рассказывал об этом, даже на занятиях в психотерапевтической группе. Джим с содроганием вспомнил свою первую встречу с Дэвидом Гарсией в школьном коридоре – их взгляды встретились, и Джима накрыла волна леденящего страха. Неудивительно, что он не узнал этого Гарсию на фотографии. На фотографиях лица людей неподвижны. У них нет тика.
Гарсия стоял рядом с Лоусоном и Чипом Осуэем, а потом обернулся, увидел Джима Нормана, растянул губы в улыбке, и его веко нервно задергалось. А в голове у Джима явственно прозвучало:
