Алена посмотрела на нее так, будто Жанна отобрала у нее любимую куклу и назвала ее своей.
– Ты точно хорошо себя чувствуешь?
«Ты тоже это чувствуешь? – вспомнила Страхова. – Нас используют».
– Все хорошо, – ответила Алена.
– Ну ладно, – Жанна встала, – давай привыкай. Как привыкнешь, спускайся кушать.
Несмотря на шутливый тон, Страховой было не до смеха. С ее ребенком что-то не то. Заболела или это запоздалая реакция на смерть кролика?
Жанна вышла из детской и направилась к лестнице.
«Надо будет купить ей какой-нибудь подарок, – подумала она. – Может, щенка. И ни в коем случае не называть его Бэби. Мало ли что».
* * *
Цыган нигде не было. Андрей побывал и на крытом рынке, и даже успел съездить в Новомосковск на вокзал. Будто выехали все. Андрей жутко проголодался, поэтому припарковал «Солярис» у первого же кафе. Еще раз осмотрел местность у парковки. Метрах в пятидесяти расположилась мойка. Два скучающих работника сидели за круглым садовым столиком. Нет. Цыгане точно эмигрировали в теплые страны. Почему, когда у тебя куча дел, они тут как тут – погадать, всю правду рассказать, ничего не утаить, а когда у тебя и дел-то никаких нет, кроме как найти хотя бы одного представителя этого свободолюбивого народа, их днем с огнем не сыщешь?
Андрей подошел к прилавку, взглянул на меню, прикинул примерную стоимость обеда и подошел к девушке в красном переднике.
– Чего желаете? – улыбнулась девица.
«А она даже очень ничего», – подумал Андрей после того, как мысленно раздел ее, а красный передник и вовсе забросил с глаз долой.
– Желаю… – на языке крутились одни пошлости. – Борщ, картофель жареный по-деревенски, три кусочка ржаного хлеба и стакан чая. И давайте закрепим все это вашим телефончиком на салфетке.
Зачем он это сказал? Давненько тебя не ласкали, боец. Было уже поздно. Девушка одарила его оценивающим взглядом (может, тоже раздевает?) и произнесла:
– Садитесь. Я принесу.
По ее тону можно было понять, что салфетки будут чистыми, в лучшем случае.
Андрей сел за второй столик у прилавка, спиной к выходу. В окно хорошо просматривалась парковка и отцовский «Солярис». Андрея порадовал тот факт, что их машина едва ли не самая лучшая из стоявших у кафе. Хотя он не мог понять выбор отца. Для мужчины, по мнению Андрея, нужна машина посолидней. Наверняка выбор пал именно на этот не совсем мужской автомобиль только из-за сравнительно низкой цены. Вообще в Новомосковске, конечно, встречались неплохие иномарки, но их процент был весьма невелик. Андрей из автобуса наблюдал, когда ехал сюда из Москвы, как иномарки постепенно замещались отечественными «тазиками». Чем дальше от столицы, тем чаще мелькали родные «Жигули».
– Ваш заказ.
Андрей повернулся на голос. Официант-продавец выставляла на стол блюда. Когда она ушла, Страхов принялся разглядывать свой заказ. В первую очередь его беспокоило состояние салфеток. Судя по довольному виду девушки, она могла в них и высморкаться. Открыв первую же, он приятно удивился. Красивым почерком были выведены цифры и имя. Он улыбнулся и убрал салфетку в карман. Андрей взял ложку и начал есть борщ.
Он уже не думал о социальной несправедливости и позабыл об отзывчивости официантки. Его интересовало, где он возьмет переводчика трех долбаных слов, которые врезались в его память, словно металлическая пластина, вживленная в голову отца.
Ёнэ адай, аври
Андрей положил вилку в пустую тарелку. Он даже и не заметил, как съел наверняка чудный обед. Взял пластиковый стакан со свисавшим ярлычком пакетированного чая и начал размешивать и без того растворившийся сахар. Цыганку он увидел у главного входа универсама, расположенного через дорогу. Страхов подскочил, пролил чай на себя, но, казалось, этого не заметил. Побежал сначала к двери, но потом вспомнил, что не расплатился, и вернулся к прилавку.
– Сколько? – спросил он, наблюдая за цыганкой с клетчатой сумкой.
– Двести шестьдесят. – Ответ явно расходился с его персональными подсчетами, но Андрей промолчал. Отсчитал две сотенных и две пятидесятки, положил перед девушкой в переднике и, не дожидаясь сдачи, пошел к выходу.
Цыганка сидела на сумке и курила какую-то дрянь, от которой в радиусе двух метров у всех глаза слезились.
– Уважаемая, – обратился Андрей к женщине. – Вы не могли бы мне помочь?
– Я не гадаю, – как отрезала она, так и не взглянув на Страхова.
– Мне не нужно гадать, – сказал Андрей и выудил из кармана салфетку и корешок от пачки. Салфетку убрал назад.
– Все хотят погадать, – со знанием дела произнесла цыганка и выдохнула едкий дым в его сторону.
– А я – нет! – вдруг вырвалось у Андрея. – Извините. Мне нужно узнать значение некоторых слов. – Он протянул ей бумажку.
Она вяло посмотрела на корешок.
– Убирайся, – сказала женщина и снова отвернулась.
Андрей подумал, что злая негадающая цыганка гонит его. Он не знал, что делать.
– Что? – все-таки решил спросить он.
– Прочь. Там написано так, – пояснила она.
– Спасибо. А скажите, есть у вас такие слова: ёнэ адай?
Женщина молчала, будто вспоминала перевод этих слов.
– Зачем тебе? – вдруг спросила она.
– Я заплачу, – единственный правильный ответ, который первым пришел в его голову.
– Они здесь, – ответила цыганка и протянула руку.
Андрей достал сотенную купюру и положил в раскрытую ладонь. Женщина вздрогнула, и их глаза встретились. Она даже привстала с сумки.
– У тебя нет лица, – хрипло прошептала она и схватила его за руку. – Где твое лицо?
Андрей вырвался и быстрым шагом пошел к парковке. Когда садился в машину, он услышал крик гадалки:
– Почему у тебя нет лица?!
* * *
Алексей дособирал шкаф. Все тело болело. К царапинам на щеке добавился укус на шее и синяк на груди. Леша не понимал, что с ними происходило вот уже второй раз. Словно похотливые твари, они причиняли друг другу боль и наслаждались этим. Подобное явление называлось садомазохизмом и вызывало отвращение. Алексей презирал любителей подобной экзотики, а сам влез в их шкуру. Или они в его? Чувство, что его использовали, только усилилось. Он не понимал, почему вела себя так Жанна, а самое главное, он не понимал, почему сам стал таким животным.
Страхов собрал инструмент и посмотрелся в зеркало. Укус на шее побагровел, края овала посинели. Леша отошел подальше, чтобы отразиться в полный рост. Он замер. Отражение было не его! То есть его, но какое-то… Лицо двойника было перекошено от злобы, а в руках вместо ящика с инструментом он держал ружье. Ружье! Видение пропало, но тревога осталась. Алексей выдохнул и, стараясь не смотреть в зеркало, вышел из комнаты.
