— Беру, — ответил он и схватил телефонную трубку.
Поскольку их домашний телефон использовался в основном для деловых разговоров, родители пару лет назад абонировали второй номер, сделав Байрону подарок ко дню рождения. Он не сразу оценил родительский подарок, однако за последний год телефон сделался для него предметом первой необходимости. Байрон либо проводил время с Эллой, либо «висел» с ней на телефоне.
— Привет, — услышал он голос Эллы.
— Привет. А я как раз собирался пойти к тебе.
— Не надо, — вдруг сказала она. — Я больше не смогу с тобой встречаться.
— Что?
Сначала Байрон посчитал это одной из ее «шуточек», но тон, каким Элла с ним говорила, подсказывал: она не шутит.
— Элла, погоди… — Байрон сел на кровать. Фразы путались в голове. — Я не… в чем дело? — торопливо заговорил он. — Если ты из-за Бекс, я же тебе объяснил: мы всего разик поцеловались. И больше ничего не было. Я люблю тебя и…
— Знаю, — с какой-то странной усмешкой ответила Элла. — Потому-то мне и непросто расставаться с тобой. Это даже хорошо, что у тебя такое отношение к моей сестре. Значит, ты — человек, а не зомби с вложенной программой.
— С какой еще программой? Я тебя не понимаю.
— Значит, мы пока можем думать самостоятельно. И ты делаешь то, что хочешь делать сам, а не то, к чему тебя принуждают. И я тоже.
Она подозрительно шмыгнула носом.
— Хорошо, когда есть выбор, что тебе делать, кем быть, кого любить, кого…
Теперь она всхлипнула, и Байрону стало не по себе.
— Скажи, тебя кто-то обидел? — Ему хотелось швырнуть трубку и побежать к ней домой, но он продолжал говорить. — Тебя заставили что-то делать против твоей воли? Расскажи мне, Элла!
— Я полюбила тебя раньше, чем поняла, что такое любовь, — прошептала Элла. — Я люблю тебя, Байрон. Я люблю тебя всем сердцем, всем телом, всем-всем.
Байрон уперся головой в стену. Эти слова он слышал десятки, если не сотни раз. Элла шептала их с той самой ночи, когда они стали близки. Она повторяла эти слова потом, везде и всюду. Байрон так к ним привык, что уже не стеснялся, когда слышал ее признания в присутствии своих друзей.
— Я знаю, Байрон. Этого мало. Я думала, что достаточно. Оказалось, нет. Прости меня… Я знаю, как все это изменит твою жизнь и жизнь Бекс, — уже более твердым голосом продолжала Элла. — Но я делаю выбор. Сейчас.
— Элла, ты меня всерьез пугаешь. Какой еще выбор? Давай я сейчас приду, и мы обо всем спокойно поговорим.
— Ты меня уже не застанешь, — ответила Элла, и что-то булькнуло у нее в горле. — Мне нужно уйти… в другое место. Жаль, что ты не можешь туда пойти вместе со мной и увидеть все это. Когда-нибудь сможешь, но не сейчас, а мне некогда ждать. Нельзя так: увидеть это, а потом узнать, что ты сюда не попадешь еще много лет… или вообще не попадешь. Мне нужно идти.
— Постой! Не вешай трубку!
Байрон запихнул ноги в ботинки. Как жаль, что переносные телефоны стоят кучу денег, а то он сейчас побежал бы к ней, продолжая отвлекать ее разговором.
— Элла, давай отправимся туда вместе! Я пойду с тобой, куда ты захочешь.
— Я люблю тебя. Обещай мне, что будешь заботиться о Ребекке. — Она снова шмыгнула носом. — Обещай. Ей очень нужна любовь.
— Элла, но она — твоя сестра. Я не…
— Обещай мне, — не унималась Элла. — Это моя последняя просьба. Позаботься о ней. Скажи мне, что сделаешь это.
— Нет… но если это… последняя просьба? О чем ты говоришь?
Телефонная трубка впилась ему в ладонь.
— Ты любишь меня? — спросила Элла.
— Ты же прекрасно знаешь, что люблю.
— Тогда обещай мне, что всегда будешь заботиться о Бекс, — требовала Элла.
— Я буду, но…
Она повесила трубку.
Байрон не помнил, как выскочил из дома и побежал к Элле, но уже не застал ее. Никто не видел, как она уходила и куда отправилась. Все терялись в догадках, пока на следующий день не нашли ее мертвое тело.
Тогда для Байрона это было чудовищной загадкой. Сейчас он понимал: Элла убегала не от чего-то, а к чему-то. Увиденное ею в мире мертвых оказалось более притягательным, чем жизнь в мире живых.
«А завтра мне предстоит вести в этот мир Ребекку».
Ребекка попробовала уснуть, но результат был тот же, что и в прошлую ночь. Проворочавшись несколько часов на диване (до своей комнаты она так и не дошла), она встала. На этот раз восход солнца она встретила по дороге к кладбищу. «Второй день без Мэйлин». Прежде в этих словах не было ничего драматичного. Она переезжала с места на место и по целым дням, а то и неделям не звонила бабушке. Но сейчас, когда она вернулась домой и уже ни по какому номеру не могла позвонить Мэйлин, каждый новый день, начинавшийся без нее, предвещал полную неизвестность.
Когда она навещала бабушку, они вдвоем ходили на все городские кладбища, выпалывали сорняки и сажали цветы. Разрыв землю, клали туда еду, поливали могилы виски, джином, бурбоном и прочими крепкими напитками. Кому-то это показалось бы ритуалом для психов, но для Ребекки, невзирая на всю странность такого действа, оно всего лишь было частью мира Мэйлин.
Ребекка не знала, как и чем заполнить пустоту, возникшую в ее жизни с уходом бабушки. Но привычные дела, которыми они столько лет занимались вместе с Мэйлин, помогали. «Горсть земли, брошенная в бездну». Снова на плече Ребекки висела знакомая сумка и в ней тихо позвякивали стеклянные бутылочки. Их звон почти тонул в щебетанье птиц и шуме проезжавших машин, но Ребекка все равно его слышала. Все эти звуки были такими нужными ей сейчас. Они успокаивали и хотя бы отчасти возвращали ее в привычный мир, в котором Мэйлин была живой.
Возле ворот «Сладостного покоя» Ребекка остановилась и некоторое время возилась с тяжелым замком, пока он не поддался. Мягко скрипнула створка ворот, и Ребекка вдруг ощутила покой, которого лишилась с того самого звонка Уильяма в Сан-Диего. Это казалось полной бессмыслицей, но это было так. Ее ноги ступали по мягкой траве. Ребекку тянуло куда-то, но не к могиле Мэйлин, находившейся неподалеку, на кладбище «Оук-Хилл». Вскоре она остановилась перед островком, поросшим травой. Это была могила Пита Уильямса. Едва Ребекка к ней подошла, невидимая сила, влекущая ее, угасла.
