– Что это? – зачем-то спросил Петр.
Вера в ответ рассмеялась и показала куда-то за его спину. Он медленно (ох как не хотелось подставлять ей спину!) развернулся. Вера, та, младшая, которую он сам… Когда Семен позвонил и рассказал, что случилось, Петр, пока доехал, придумал сценарий самоубийства Веры. Он заставил Аверченко оттащить труп девушки в сарай, потом взял серп и вспорол ей брюшину, как дохлой рыбине. Сейчас девушка стояла, широко расставив ноги. Живот был цел, но из промежности свисала пуповина, на конце которой был младенец. Петр Станиславович смотрел на чудовищ с открытым ртом.
– Рыбу убивает ее открытый рот, – произнесла Вера-старшая и взяла Петра за правую руку. Пистолет тут же выпал. Ледяной рукой она толкнула его подбородок вверх, чтобы закрыть рот. Затем подняла его руки, одну за другой, и прижала ладонями к его губам. Петр не сопротивлялся и не кричал. Он знал, что рыбу…
В считаные секунды вторая Вера оказалась в нескольких сантиметрах от него. У нее в руках были молоток и гвозди. Глаза Петра начали дико вращаться в глазницах. Он понял, что они хотят сделать. Но тело его не слушалось. Его будто заточили в каменную глыбу, которую вот-вот собирались стереть в порошок, а вместе с ней и его.
Первый гвоздь с хрустом вошел в тыльную сторону ладони. Ему хотелось закричать, и он, казалось, даже закричал, но наружу не вылетело ни звука. Слова разбивались о внутреннюю сторону кокона, в который его заключили. Второй гвоздь выбил два верхних зуба и под углом вошел в небо. Третий показался Петру очень длинным, как шпага. Когда он вошел в Петра до шляпки, его накрыла тьма, будто кто-то выключил свет в комнате без окон.
* * *
Дима устал. От всего: от романа, от призраков, от нахлынувших воспоминаний. Ночь настала неожиданно, будто какой-то великан накрыл деревню огромным одеялом. Он сидел под яблоней и смотрел то на сарай, то на дом с пристройкой. Что-то он упустил, что-то очень важное. Возможно, настолько важное, что заказчиком мог оказаться кто угодно, только не Андрей. Дима не хотел, чтобы им был Куликов. Слишком дорог ему этот человек. Он ему как брат. Очень тяжело осознавать, что твой брат причастен к убийству. Черт! Она же была беременна! Он причастен к убийству женщины и ребенка. Паскуда! Его брат убийца! Хуже убийцы! Дима со злостью опустил ладонь на скамейку.
– Не делай зла! Не делай, мать твою, зла!
Он бил о скамью до тех пор, пока рана снова не открылась и кровь не забрызгала рукав рубахи.
– Никогда не делай зла, – тихо, почти шепотом сказал Дима и прижал к груди трясущуюся окровавленную руку. – Никогда. Слышишь, мерзкая тварь! – закричал Сысоев, снова ударил рукой о скамейку и взвыл.
Он убьет его. Нет, не убьет, а просто даст понять, каково это быть униженным. Но сначала он хотел поговорить. Он очень хотел услышать, почему, зачем он это сделал. Как можно убить ни в чем неповинных людей и жить спокойно дальше, будто ничего не произошло? Тварь! Злость распирала его, но бить по скамье он больше не стал. Он держал руку, словно младенца, у груди.
Устал. Мысли путались. Вообще, в последнее время он чувствовал себя, будто выпил. Туман в голове, гримасы и жесты пьющего человека. Просветление приходило, только когда он садился за роман.
Дима встал и собирался пойти, набросать пару страниц перед сном. Но, вспомнив о руке, передумал. Надо вымыть рану и забинтовать. Да и поспать не помешало бы. Что-то в последнее время у него с этим тоже проблема. Днем он чувствовал себя пьяным, ночью нервозно, будто после недельного запоя, а утром с легкого похмелья – когда вроде еще не протрезвел и хочется напиться вновь. Нервы. Нервы и давление.
На крыльце он остановился и посмотрел на дверь пристройки. Что-то было. Какая-то мелочь. Человеку свойственно не обращать внимания на мелочи. И хоть они не несут решающей цели, мелочи решают все. Он подошел к двери, из которой выскакивала красивая, в вызывающем наряде Вера. Призрак это был или галлюцинация, нарисованная мозгом во хмеле, но девушка ему очень нравилась. Она вполне могла стать ему женой. Стоп! У тебя есть жена. Пусть она шлюха и сбежала с пастухом верблюдов, но ты до сих пор женат на ней. Как бы тебе этого ни хотелось, но, чтобы жениться на красивой девушке, нужно иметь свободное место для печати в паспорте. А оно появится только под пометкой о разводе. Вот так-то. По-другому никак.
Дима развернулся и вошел к себе. Включил свет. По привычке правой рукой. Испачкал выключатель и стену вокруг в крови. Прошел к умывальнику и вымыл руку. Снял окровавленную рубаху и бросил под раковину. Из чистой одежды остались футболка и спортивные брюки. Он оторвал кусок от окровавленной рубахи и хотел замотать руку, но решил осмотреть рану еще раз. Неровные распухшие края не давали полного представления о владельце зубов, но укус казался неестественно большим для мелкого грызуна. Но кто мог там поместиться? Не собака же? И уж не человек тем более.
Он забинтовал руку и лег на диван. Сил на то, чтобы встать и выключить свет, у него не было. Дима заснул с одним-единственным вопросом: есть ли у младенцев зубы?
* * *
Подвал изменился до неузнаваемости. Когда и кто смог сотворить такое с ним, Дима даже не догадывался. Да ему, если честно, было наплевать. Это был всего лишь кабинет, в котором он мог себе позволить творить.
Он прошел к столу. Теперь он не имел ничего общего с тем, старомодным. Это был большой полированный стол руководителя фирмы, ну, или главного редактора небольшого столичного издательства. Но этот стол не был Куликова. У Андрея на столе всегда был творческий беспорядок. А здесь все лежало на месте. Страничка к страничке, ничего лишнего. Дима взял самую верхнюю картонку, похожую на фотографию, встал и пошел к дивану, больше похожему на кушетку в кабинете врача. Когда он сел на нее и поднял глаза, в подвале вновь все изменилось. Он действительно сидел на кушетке, а напротив, у стола, сидел Андрей. И только когда друг повернулся к Диме, он увидел, что за столом сидит мужчина лет пятидесяти в белом халате.
– Вы родственник? – спросил врач.
– Да. Можно и так сказать, – ответил Андрей.
– Послушайте, отвечайте прямо. Да или нет? А как можно сказать, я, пожалуй, решу сам. Договорились?
– Да. Я его друг. Дело в том, что, кроме меня, у него никого не осталось.
– Родители?
– Я же говорю, никого.
– А в машине?
– Это его жена.
– М-м-м… – протянул врач. – Вы же понимаете, что после экспертизы…
– Я понимаю, но и вы поймите… – Куликов положил на стол конверт. Он разговаривал нежно, будто боялся спугнуть неразговорчивого ребенка.
Доктор убрал конверт в стол и улыбнулся:
– Ну, тогда в вашем алкоголе мы крови не нашли. Ха! Шучу, шучу. Пациент трезв как стеклышко. К тому же из него весь алкоголь вышел с адреналином, а в крови ковыряюсь только я. – Врач выдержал паузу. – Ну и ассистентик мой. – Снова пауза. Вымогатель в белом халате ждал.
