Но больше всего меня потрясла бледная, худенькая фигура, тихо стоящая в углу — изможденная, скорее похожая на дух, чем на девушку, которую я знал. Я ничего не говорил, я только протянул к ней руки, чтобы приветствовать ее снова в мире, который она чуть не оставила навсегда.
— Гарри, — прошептала она. — Я жива, Гарри.
И как раз в эту секунду с револьвером в руке в комнату влетел ищущий нас лейтенант Марино.
Мы сидели с Поющей Скалой в аэропорте Ла Гвардиа под бронзовым бюстом самого Ла Гвардиа. Мы выкуривали последнюю сигарету перед отлетом. Шаман выглядел как всегда элегантно, в блестящем костюме и в очках в роговой оправе. Лишь пластырь на щеке был единственным свидетелем минувших событий.
Мы слушали шум разговоров и гул двигателей на взлетной полосе, а апельсиновое послеполуденное солнце блестело на зимнем небе.
— Мне немного грустно, — сказал он.
— Грустно? — удивился я. — А по какой же это причине?
— Из-за Мисквамакуса. Если бы только он дал нам шанс объяснить все, если бы только мы могли с ним договориться…
Я глубоко затянулся сигаретой.
— Но теперь же все-таки немного поздно. Помни то, что он убил бы нас, и не колеблясь. Потому мы и должны были его уничтожить.
Поющая Скала покивал головой.
— Может, когда-нибудь мы и встретимся с ним в более благоприятных обстоятельствах. Тогда мы и поговорим.
— Но он ведь мертв… ведь так? Что ты имеешь ввиду, говоря что мы "встретимся с ним"?
Поющая Скала снял очки и протер их чистым белым платочком.
— Тело его умерло, но мы не можем быть уверены, что и маниту был уничтожен, — объяснил он. — Может, он лишь перенесся на более высокий уровень существования, может, он готов присоединиться к тем, кто существует только вне материального бытия. Но не исключено, что он снова вернется на землю, чтобы жить в чьем-то теле.
Я наморщил брови.
— Ты ведь не хочешь этим сказать, что все это может повториться? — обеспокоенно спросил я.
— Кто знает… — индеец пожал плечами. — Есть во вселенной тайны, о которых мы и не имеем понятия. То, что мы можем познать во время нашего бытия, является лишь малым фрагментом целого. Существуют необычные миры в мирах, а в них — еще более удивительные. Стоит об этом помнить.
— А Великий Старец?
Поющая Скала встал и взял чемодан.
— Великий Старец всегда будет среди нас — до тех пор, пока существуют темные силы и необъяснимые страхи, рядом с ними всегда будет поблизости Великий Старец.
Больше он не говорил. Мы только крепко пожали друг другу руки и он направился к самолету.
Лишь три недели спустя мне удалось выбраться в Новую Англию. Я поехал на своей машине. Снег все еще прикрывал поля и дома, небо было цвета розы, а апельсиновое, бледное солнце скрывалось за деревьями.
Я добрался до места перед сумерками и остановил своего кугуара перед парадным входом элегантного белого домика в колониальном стиле. Двери открыл Джереми Тэнди, как всегда, трезвый и холодный. Он вышел приветствовать меня и забрать багаж.
— Мы так рады, что вы наконец посетили нас, мистер Эрскин, — сказал он со всей сердечностью, на какую только был способен. — У вас, наверно, было трудное путешествие.
— Было совсем не так уж и плохо. Я люблю вести машину в трудных условиях.
Мы вошли. Миссис Тэнди повесила мой плащ на вешалку. Было тепло, уютно и мило. Салон был полон античных вещей — и глубокие колониальные кресла, и диваны, и латунные лампы, и украшения на стене, и картины из деревенской жизни.
— Скоро вы будете есть что-нибудь горячее, — сказала миссис Тэнди, а мне хотелось поцеловать ее за это.
Потом мы сели у камина. Джереми Тэнди налил мне внушительную порцию виски, а его жена хлопотала на кухне.
— Как себя чувствует Карен? — спросил я. — Ей уже лучше?
Он кивнул головой.
— Она еще не ходит, но настроение у нее уже намного лучше. Позже можете зайти поговорить с ней. Она всю неделю не могла этого дождаться.
Я медленно тянул виски.
— Я тоже, — заявил я немного измученным голосом. — Представьте, что я до сих пор плохо сплю с того времени, когда все это закончилось.
Джереми Тэнди опустил голову.
— Знаете… честно говоря… мы тоже.
Мы разговаривали ни о чем, а потом миссис Тэнди внесла блюдо из рыбы. Оно было горячим и вкусным. Я поел с аппетитом, всматриваясь в весело трещащий в камине огонь.
Затем я пошел наверх, к Карен. Она лежала бледная и исхудалая. Но ее отец был прав — она уже немного поправилась и теперь возврат к полному здоровью был только вопросом времени. Я присел на краю застланной узорчатым покрывалом постели. Мы разговаривали о ее хобби, о ее планах на будущее, обо всем, исключая Мисквамакуса.
— Доктор Хьюз сказал мне совершенно конфиденциально, что ты был очень храбр, — заявила она спустя какое-то время. — Он говорил, что то, что случилось на самом деле, не имеет ничего общего с тем, о чем писали газеты, и что никто бы не поверил, если бы ему сказали всю правду.
Я взял ее руку.
— Правда сейчас не особенно и важна. Я даже сам не могу в нее поверить.
— Я только хотела тебя поблагодарить, — она дружелюбно улыбнулась. — Я считаю, что я обязана тебе жизнью.
— Не о чем и говорить. Может, однажды, когда-нибудь ты ответишь мне тем же.
Я встал.
— Я должен уже идти. Твоя мама просила, чтобы я тебя не мучил. Тебе сейчас нужно как можно больше покоя.
— Хорошо, — ответила она со смехом. — Мне уже начинает страшно надоедать бесконечное лежание в постели, но, наверно, мне нужно как-то это выдержать.
— Скажи, может, тебе что-нибудь нужно? Книги, журналы, фрукты? Достаточно одного твоего слова.
Я открыл дверь, чтобы выйти и тогда Карен сказала:
— Би гууд, май диа.
Я замер. Мне показалось, что кто-то мне положил на плечи две ладони, холодные как лед.
— Что ты сказала?
— Би гууд, май диа, — ответила Карен, все еще улыбаясь. — Только это. Будь здоров, мой дорогой.
Я закрыл за собой дверь ее комнаты. Коридор за ней был тих и темен. Старый колониальный дом трещал под тяжестью внушительной массы снежного покрова.
— Именно так я и подумал, — буркнул я сам себе, начиная спускаться вниз.
