была она чем-то расстроена, да и больной не выглядела. Вид здоровый, глаза чуть ли не радостно сияют.
— Вот! Чё уж там... Ради дорогих-то гостей! — Иван принёс запотевшую бутылку шампанского, четыре фужера, откупорил, разлил. — Давайте! Будем! За встречу! Под таймешка хорошо... На новый год берёг, да чё беречь-то... В город сгоняю, ещё куплю.
— И часто вы в город гоняете? — небрежно спросила я, чуть пригубив напиток. Так себе.
— Да как сказать... По надобности. У меня ж хозяйство. Пчёлы, лесопилка, зимой зверька промышляю. Магазин опять же... Догляд за всем нужен. — Иван искоса глянул на меня и разом осушил свой бокал. — Тута мы всегда живём. А вы к нам пошто?
— А мы к вам геологов искать, — сделав ещё один глоток, я отставила бокал и принялась за еду. — Слышали что-нибудь?
— Слышали? — хозяин задумался, как будто не зная что сказать и уставился в залитое дождём окно, за которым шумела угрюмая тайга. — Я лично слышал об этом только от вашего связчика. Нет. Я ничё не знаю о них.
— Не найдёте никого, — опять подала голос старуха. — Померли они. И косточки пропали. Расташшыли волки да медведи. И онгол-оол.
— Да заткнись ты! — вскочил Иван и заорал на Людку. — Достала своими бреднями! Што ты знаешь? Ничего!
В его лице я его увидела страх. Да что там страх... Абсолютный ужас.
Он посмотрел в окно и после этого сильно испугался. Дикий ужас читался в глазах хозяина. Однако в окне не видно ничего примечательного. Горы, темная тайга, стонущая под порывами штормового ветра. Да и прилично далеко до неё, чтобы разглядеть в ненастье что-то. Вблизи тоже ничего особо необычного — хозяйственные постройки, забор, за ним остальные дома поселка.
— Что не так? — недоуменно спросила я, опять налегая на еду, но скрыто поматривая на Ивана.
— Ничего. Стара дура сама не знат, что мелет. Здесь... У нас...
Хозяин замолчал, словно задумавшись. Горестная складка пересекла его лоб, как будто вспомнил он нечто такое, что тяжким грузом легло на душу когда-то давно.
— А... Пустое! — махнул рукой он, а потом провел ей по лицу, словно сметая прочь нелегкие воспоминания. — Чё было, то прошло, ушло со снегами и метелями и не вернуть назад ничё.
Почти в полном молчании мы закончили обед, изредка переговариваясь о всякой всячине. Природе, погоде, животных... Я чувствовала что хозяин недоволен, выказав на людях свои тайные страхи, свидетелями которых мы стали. Старуха Людка, посидев немного и побормотав, допила свой чай и ушла домой, шоркая резиновыми галошами по деревянному полу. Марина явно скучала и, посидев немного, ушла, сославшись на усталость. День занялся сонный и тоскливый, как наверное, и всё тут. Дождь утих, но ветер ещё налетал, пригибая заросли крапивы у края огорода. Закончив обед, мы хотели уйти, но хозяин махнул рукой, приглашая опять к столу, достал пачку хороших сигарет, пепельницу, предложил закурить. Мы дружно отказались.
— Здоровье берегёте иль чё? — насмешливо спросил он, неспеша закуривая и выпуская клубы синего дыма. Немного посидев, расслабился и начал разговор. Выкурив половину сигареты, аккуратно потушил и положил обратно в пачку, на потом. Привычка человека, привыкшего в тайге дорожить каждой крошкой и расходовать припас экономно, растягивая на несколько раз.
— Место то, куда вы ходите идти, глухое. И слава о нём средь здешнего народа недобрая.
— А что такое? — небрежно спросила я с ироничной усмешкой.
— А ты Аня не смейся. А послушай. Доехать до Нутуяса можно. Трудно, но можно. Даже вы на своей свистоперделке доедете. А вот дальше... Дорогой от реки до Наукока давно уж не пользовались. Там нонече только пешкодралом, через бурелом и дурнину. А по такой тайге, сама знашь, не доташшыть всю снарягу. Местны пробовали соваться, но ожглись пару тройку раз. Река там быстро вздувается в дождь. Можешь туда уйти, по колено воды будет на броде, а обратно пойдёшь через день, уже до шеи и теченне тако, что с ног сбиват. И на Урале не проехать, унесёт в омуты. Да и делать там по слухам, нечего. Зверька нет, дичины и поблизости набить вагон можно. Никто не ходит туда. Золото... Его тоже нет. Раньше жили люди, сейчас нет. Пропали. И искать никто не стал.
— Людей нет, никого нет, а слава недобрая. Никто не ходит, но вы знаете что там, — Александр с сомнением посмотрел на хозяина. — Не понятно немного.
— Были люди да сплыли. Во времена стародавни там и медь и серебро копали. При Сталине Иосифе Виссарионыче рудник там был. И лагерь для трудяшшыхся зэка. Враги народа понимашь ли были тут. Потом... Потом всё закрыли. Все уехали. А кто не уехал, померли.
— Скажите Иван... Вы местный? — посмотрев в глаза хозяину спросила я и сразу почувствовала что он сейчас солжёт.
— Вся Сибирия мой дом, — негромко рассмеялся Иван, уйдя от ответа и опять посмотрел в окно. — Всю жизнь по зимовьям да по заимкам. Не люблю города, знаш ли. Тут мне само то.
— А эта... Люда. Она что-то говорила...
— Ничего старуха не знат про энтих геологов! Чё попало молотит, язык без костей! — как отрубил Иван. — Да и придурковата немного. Всю жизню провела тут. Родню похоронила, пьёт сильно. Всю пенсию пропиват. Там пенсии то шиш, кот наплакал. Я за её получаю в райцентре по доворености, там и покупаю чё ей надо. А надо-то ей саму малость. Зипунишко какой-никакой, сапожнишки, шапчонку, еду каку немудрёну, водку да табак. Дров с углём на зиму. Но чё она тут знат, так энто местность, все горы перегоры знат наизусть. В молодости охотницей была, зверька била, прямо в глаз! Где с ружжя, а где и стрелой с лука, как ихняя таёжна родня. Они ж до сих пор тут некоторы как дики звери. Живут в лесу, молются колесу. Ишшо с кремнёвых ружей некоторы стреляют, говорят, лучче их ничё нету.
— Она говорила про какое-то существо, якобы утащившее кости пропавших людей. Онгол что ли. Что это? — осторожно спросила я, следя за реакцией хозяина. Но он только недоверчиво рассмеялся.
— Бабски страшилки! Это вроде... Ай! Да ну вас! Даже говорить про то неохота! Спросите у неё
