5
Хотя он выпил пинту Jim Beam Rye [7] перед отбоем, Хейс так толком и не спал той ночью. Ему снились странные сны с того момента, как он закрыл глаза, и до того, когда снова открыл их в четыре утра. Он лежал в темноте, пот выступил на его лице.
В комнате было темно, цифровые часы отбрасывали зернистый зеленый свет на стену. В спальне было две кровати. Если вы выпадали из своей, у вас был хороший шанс попасть на соседскую. Это были людные места, спальни, но пространство на станциях были ограничено. Сегодня другая кровать была пуста. Линд спал на койке в лазарете, нагруженный секоналом дока Шарки.
Хейс был один.
Сны, просто сны. Не о чем заморачиваться.
Может быть из-за того, что случилось с Линдом, а может быть по другой причине, но сны были плохими. По-настоящему плохими. Даже сейчас голова у Хейса была в тумане, и он не мог быть уверен, что это были сны. Он не мог вспомнить их всех, только какой-то спутанный клубок кошмаров, где его преследовали, и он скрывался от ужасных форм с горящими глазами.
Он мог ясно вспомнить только последний.
И то, что выдернуло его из сна, заставило его сесть, стуча зубами. Во сне на него упала гротескная ледяная черная тень, омывшая его холодом гробниц и склепов. Она стояла у изножья его кровати, бурлящая аморфная фигура смотрела на него... и это разбудило его. Он проснулся, борясь с криком.
Нервы.
Иисус, так все и было. В последнее время происходит слишком много странного дерьма, его воображение разыгралось. А когда вы теряете контроль над своим воображением во время долгой антарктической зимы, у вас могут быть настоящие неприятности.
Хейс снова устроился поудобнее, решив на будущее отказаться от приготовления лазаньи в микроволновке перед сном. Потому что, вероятно, причина снов была в ней.
Не может быть ничего другого.
К следующему дню все в лагере узнали о маленьком эпизоде с Линдом.
На такой исследовательской станции, как Харьков, секретов не было. Истории - будь то настоящие, выдуманные или сильно преувеличенные - ходили по кругу, как аплодисменты на съезде. Все проходило круг, пересказывалось, заново изобреталось, раздувалось до невероятных размеров, пока, в конце концов, переставало быть похоже на происшествие, которое его вдохновило.
В столовой, пытаясь спокойно съесть свой сэндвич с жареным сыром и томатный суп, они насели на Хейса, как птицы на убитых на дороге, и клевали, чтобы увидеть, не осталось ли на туше хорошего красного мяса.
- Слышал, Линд пытался перерезать себе вены, - говорил Майнер, один из операторов тяжелого оборудования, от которого пахло дизельным топливом и гидравлической смазкой, и это не сильно возбуждало аппетит Хейса, - Говорят, сучий сын, с ума сошел, окончательно спятил. Просто потерялся, глядя на эту мумию во льду.
Хейс вздохнул и положил бутерброд: "Он -"
- Это правда, - сказал Сент-Оурс, - я был там с ним недолго. Все это время он глазел на уродливого ублюдка во льду, на это чудовище, которое только что оттаяло, и на его лицо, которое выплыло наружу... и это было не то лицо, которое я хотел бы увидеть снова.
Тут вмешался Рутковский, начал рассказывать, как у Линда появился странный блеск в глазах, как у человека, готового прыгнуть с моста. Что ничто из этого его не удивило, потому что было что-то странное в Линде и что-то еще более странное в тех мертвых штуках, что Гейтс притащил из лагеря в предгорьях.
Они говорили и говорили без остановки.
Не позволили Хейсу вставить ни слова. Кроме Гейтса, Холма и Брайера, он был единственным, кто видел срыв Линда, если это был он. И Рутковский, и Сент-Оурс покинули хижину минут за пятнадцать до того, как это случилось. Но не было заметно что отсутствие личного опыта в этом вопросе их как-то смущало.
Майнер рассказывал, как он был на станции Палмер на острове Анверс одной суровой зимой и что там три человека покончили жизнь самоубийством за неделю, перерезав себе вены один за другим. Это было жуткое дерьмо, сказал он. Дошло до того, что люди на Палмер подумали, что ходит инфекция безумия. Но то была антарктическая зима, иногда люди просто не выносили изоляции, одиночества, это забиралось им под кожу, как чесотка. И когда это случалось, когда что-то начинало сбоить, то это делало человека открытым для дурных "влияний".
- Меня это нисколько не удивляет, - признался им Сент-Оурс, - однажды зимой в Мак-Мердо у нас была команда из мужа и жены, забавные персонажи они были, геологи, изучающие камни и керны, всегда ищущие что-то, но очень расплывчатые в отношении того, что это было, когда вы их спрашиваете. Так или иначе, они были на горе Эребус где-то с неделю, производили раскопки. Они спускаются, возвращаются, и у них в глазах такое смешное выражение... такой контуженный вид, понимаете?
Рутковский кивнул.
- Видел много раз.
- Без сомнений, - сказал Сент-Оурс, - без сомнений. Только в этот раз было хуже, смекаешь? У них с собой были эти камни, которые они там нашли, очень плоские и со странной резьбой на них, вроде иероглифов или какой-то египетской тарабарщины. Они вели себя чертовски причудливо, прятали эти камни, по-настоящему боялись их. Однажды я был рядом с их лачугой и спрашиваю их: "Что, во имя Христа, такое эти камни?" Они сказали, что это артефакты какой-то древней цивилизации, и не давали мне к ним прикасаться. Сказали, что как только вы прикоснетесь к ним, ваш разум вытечет капля за каплей, и что-то заполнит его. Что? Я спрашиваю их. Но они ничего не говорили, только ухмылялись и пялились, как парочка кукол-карни. Через два дня, да-сэр, через два дня, взявшись за руки, они ушли в метель, оставив записку, что идут на "старые голоса из-под горы". Иисусе Христе. Но это только для того, чтобы показать вам, какие дерьмовые вещи
