ГЛАВА ВТОРАЯ
Предыстория и трагедия
Согласно легендам, передававшимся изустно и частью сохранившимся в найденных Бардом документах, Джозеф Карвен был поразительным, загадочным и внушающим неясный ужас субъектом. Он бежал из Салема в Провиденс — город, традиционно дававший приют всему необычному, свободному и протестующему, — в самом начале великой охоты на ведьм,[7] опасаясь, что будет осужден из-за своей склонности к затворничеству и весьма подозрительным химическим или алхимическим экспериментам. Это был человек довольно бесцветного вида, лет под тридцать; очень скоро его сочли достойным стать полноправным гражданином города Провиденс, и он купил участок для постройки дома к северу от дома Грегори Декстера, в начале Олни-стрит. Его дом был возведен на холме Стемперс к западу от Таун-стрит, в месте, которое позже стало называться Олни-Корт; а в 1761 году он перестроил этот особняк, в том же виде сохранившийся до сих пор.
Первая странность Джозефа Карвена заключалась в том, что он как будто совершенно не старел и всегда выглядел так же, как по прибытии в Провиденс. Он приобрел верфи близ Майл-Энд-Ков, снаряжал корабли, принимал участие в перестройке Большого моста в 1713 году и был в числе основателей церкви Конгрегации в 1723-м, и при этом всегда казался человеком неопределенного возраста, однако не старше тридцати — тридцати пяти лет. Когда прошло несколько десятилетий со времени его прибытия в Провиденс, это странное явление было замечено всеми; Карвен всегда объяснял его тем, что предки его были людьми крепкими, а сам он предпочитает простую жизнь без излишеств, благодаря чему смог хорошо сохраниться. Горожанам было не совсем ясно, как можно согласовать слова о простой жизни с постоянными ночными путешествиями купца, никого не посвящавшего в свои тайны, а также со странным светом, который всю ночь виднелся из его окон; и они были склонны приписать его моложавость и долголетие совсем другим причинам. Многие считали, что он обязан этим химическим опытам, постоянному смешиванию и выпариванию разнообразных веществ. Поговаривали о каких-то подозрительных субстанциях, которые он привозил на своих кораблях из Лондона и с островов Вест-Индии или выписывал из Ньюпорта, Бостона и Нью-Йорка; а с той поры как старый доктор Джейбз Бовен по приезду из Рехобота открыл напротив Большого моста свою аптеку под вывеской «Единорог и ступка», начались разговоры о разных зельях, кислотах и металлах, которые молчаливый отшельник покупал и заказывал у доктора. Подозревая, что Карвен обладает чудесными, никому, кроме него, не доступными медицинскими знаниями, множество людей, страдающих разными болезнями, обращались к нему за помощью. Но хотя он всегда давал им в ответ на их просьбы декокты[8] необычного цвета, было замечено, что его советы и лекарства приносили очень мало пользы. Наконец, когда прошло свыше пятидесяти лет с того дня, как он поселился в городе, а между тем его лицо и весь внешний вид свидетельствовали о том, что он постарел от силы лет на пять, по городу поползли зловещие слухи — и теперь уж люди были довольны, что Карвен ни с кем не общается, предпочитая одиночество.
Частные письма и дневники, относящиеся к тому времени, рассказывают и о многих других причинах, по которым люди дивились Джозефу Карвену, боялись его и наконец стали избегать как чумы. Всем известна была его страсть к посещению кладбищ, где его видели в любое время суток и при разных обстоятельствах, однако никто не мог обвинить его в каком-нибудь святотатственном деянии. У него была ферма на Потаксет-роуд, где он обыкновенно проводил лето и куда, по свидетельству очевидцев, часто направлялся верхом в жаркий полдень или в самое глухое время ночи. Там его единственными слугами и работниками была супружеская чета индейцев из племени наррагансет — немой мужчина, покрытый какими-то странными шрамами, и его жена, неимоверно уродливая, может быть, из-за примеси негритянской крови. В пристройке к дому помещалась лаборатория, где проводились химические опыты. Любопытные возчики и рассыльные, которые доставляли на ферму бутылки, флаконы, мешки и ящики, внося их через низкую заднюю дверь в комнату с множеством настенных полок, делились своими впечатлениями о виденных там плоских стеклянных колбах, тиглях для плавки металлов, перегонных кубах и жарко пылающих печах; они пророчествовали шепотом, что молчаливый «химик» (они хотели сказать «алхимик») скоро обязательно найдет философский камень.[9]
Ближайшие соседи Карвена — Феннеры, жившие за четверть мили от фермы, — рассказывали еще более удивительные вещи о звуках, которые ночью доносились из сельского дома Карвена. Это были пронзительные вопли, говорили они, и какой-то сдавленный вой; им казалось подозрительным, что на ферму доставлялось по разным дорогам огромное количество всякой еды и одежды, так как трудно было вообразить, чтобы одинокий пожилой джентльмен и пара слуг могли съесть столько молока, мяса и хлеба и износить столько комплектов прочного шерстяного платья. Каждую неделю доставлялись новые припасы, а с ферм Кингстауна гнали целые стада скота. Мрачное впечатление оставляло также большое каменное здание во дворе фермы, у которого вместо нормальных окон были прорезаны узкие бойницы.
Бездельники, день и ночь шатавшиеся по Большому мосту, многое могли рассказать и о городском доме Карвена в Олни-Корт — не столько о его новом особняке, построенном в 1761 году, когда отшельнику должно было исполниться сто лет, сколько о его первом доме, низеньком, со старинной мансардой, чердаком без окон и стенами, обшитыми тесом. После сноса этого дома Карвен очень внимательно проследил за тем, чтобы все бревна и доски были сожжены. Этот дом был не таким загадочным в сравнении с фермой — однако свет в его окнах, появлявшийся в самые неурочные часы, несокрушимое молчание двух чернокожих, вывезенных неведомо откуда и бывших единственной прислугой в доме, внушавшее ужас неразборчивое бормотание невероятно старого француза-домоправителя, ни с чем не сообразное количество пищи, доставляемое, по свидетельству очевидцев, в дом, где проживало только четыре человека, странные и пугающие голоса, которые вели приглушенные споры в совершенно неподходящее для этого время, — все это вместе со слухами, ходившими о ферме в Потаксете, принесло этому месту недобрую славу.
В высшем обществе Провиденса также не обходили вниманием дом Карвена, ибо по приезде сюда он постепенно обзавелся связями в церковных и торговых кругах, к которым естественным образом принадлежал по своему образованию и воспитанию. Он был из хорошей семьи — салемские Карвены пользовались широкой известностью в Новой Англии. В городе узнали, что Джозеф Карвен еще в ранней юности много путешествовал, некоторое время прожил в Англии и совершил по крайней мере две поездки на Восток; его речь, когда он удостаивал кого-нибудь разговором, вполне могла исходить из уст образованного и изысканно воспитанного англичанина. Но по неизвестным причинам Карвен не любил общества. Никогда не проявляя явной невежливости к посетителям, он был чрезвычайно сдержан, словно воздвигая между ними и собой невидимую стену, так что гости не знали, о чем вести беседу, опасаясь, что их слова будут сочтены нелепыми и глупыми.
