Майло кликнул мышкой, и аэрофотоснимок участка Ваксса сменился видом его дома с улицы.
Кремовые стены, терракотовые наличники, красивый, уютный дом, какие часто встречаются на средиземноморском побережье Испании. Две сорокафутовые магнолии укрывали кронами лужайку перед домом, красные бугенвиллеи оплетали стены, отделявшие участок Ваксса от соседних.
– Я думал, он живет в Нью-Йорке.
– Нет, в Лагуна-Бич.
В отсутствие пробок нас разделяли двадцать минут езды.
В век электронной почты Ваксс мог жить так же далеко от издателя, как и я, и тем не менее успевать к сроку сдачи материала. Тот факт, что мы практически соседи, конечно же, удивлял, но речь, безусловно, шла о чистом совпадении.
Тем не менее то ли включилась интуиция, то ли дало о себе знать воображение, и по моей спине пробежал холодок предчувствия дурного: не к добру такая вот близость критика, ох, не к добру.
– Ты прочитал рецензию? – спросил я Майло.
– Нет. Мама же сказала – плюнь и разотри. В этом она разбирается.
– В чем?
– Почти во всем.
– Если ты не прочитал рецензию, зачем ты прогуглил его?
– Идея Лесси.
Собака повернула голову, посмотрела на меня снизу вверх.
– Ширман Ваксс – погавка, – сообщил мне Майло.
– Может, это и правда, но говорить так нехорошо. – Я почесывал собаку за ухом.
– Это сказал не я. – Маленькие пальчика Майло заметались между клавиатурой и мышкой. Он вывел на экран онлайновую энциклопедию, открыл биографическую страничку Ширмана Ваксса.
Наклонившись над сыном, я прочитал вслух первое предложение:
– «Ширман Торндайк Ваксс, известный критик, лауреат нескольких литературных премий и автор трех невероятно популярных среди студентов учебников по писательскому мастерству, в какой-то степени погавка…»
– Видишь?
– Это ошибка, – объяснил я. – Они имели в виду – «загадка».
– Загадка?
– Ну да, что-то таинственное, ставящее в тупик.
– Понятно. Как бабушка Клотильда.
– «Ваксс отклоняет почетные докторские степени и другие награды, требующие его присутствия на пубичном мероприятии».
– Что такое «пубичное мероприятие»? – спросил Майло.
– Тут должно быть «публичном», – я скользил взглядом по экрану. – Получается, есть только одна фотография Ваксса.
– Он очень, очень старый.
– Правда? И сколько ему?
– Он родился в тысяча восемьсот шестьдесят восьмом году, – ответил Майло.
– Скорее в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом.
– В бумажных энциклопедиях тоже много ошибок?
– Нет.
– Можем мы купить бумажную энциклопедию?
– Само собой.
– Так когда мы разберемся с Вакссом? – спросил Майло.
– Что значит… разберемся?
– Месть, – ответил Майло, и Лесси тихонько зарычала. – Когда мы заставим его пожалеть о том, что он попер на тебя, отец?
Устыдившись того, что Майло так легко распознал кипевшую во мне злость, которая и подвигла его на разговоры о мести, я вышел из-за стула, шагнул к столу, мышкой убрал с экрана энциклопедию.
– В мести хорошего мало, Майло. – Я выключил компьютер. – А кроме того, мистер Ваксс делает всего лишь то, за что ему платят.
– И за что ему платят?
– Его дело – прочитать книгу и сообщить своим читателям, понравилась она ему или нет.
– Его читатели сами не могут прочитать книгу?
– Могут, но люди они занятые, книг выходит много, вот они и доверяют его мнению.
– А почему они доверяют его мнению?
– Понятия не имею.
На моем столе зазвонил телефон. Третья линия.
Сняв трубку и ответив, я услышал голос моего литературного агента.
– Рецензия Ваксса. Это круто. Ты своего добился, Кабстер.
– Что значит, добился? Хад, он меня выпорол.
Майло закатил глаза и прошептал Лесси:
– Это гудельник.
Хад не понимает детей, вот и думает, что они от него в восторге, когда он щиплет их за нос (уши, подбородок) и при этом имитирует паровозный гудок.
– Неважно, – отмахнулся Хад. – Это рецензия Ваксса. Ты своего добился. Он воспринимает тебя серьезно. Это большой успех.
Нарушая присущее ей молчание, Лесси глухо зарычала, глядя на трубку в моей руке.
– Хад, судя по всему, он даже не прочитал книгу.
– Неважно. Это статус. Статус продается. Теперь ты – автор Ваксса. Это прорыв.
Хотя Хад прикидывается, будто читает каждый мой роман, я знаю, что он не открывал ни одного. Хвалит их, не упоминая ни сюжета, ни персонажей.
Иногда он наобум вытаскивает страницу из рукописи и начинает восторгаться предложением или абзацем. Зачитывает их вслух по телефону, будто моя проза может зазвучать свежее и ярче в обрамлении его комплиментов. Да только голосом он ближе не к актеру шекспировского театра, а к аукционисту, продающему крупный рогатый скот.
– Автор Ваксса! Горжусь тобой, Кабмен. Сегодня празднуем. Ты это заслужил.
– Нечего тут праздновать, Хад.
– Возьми бутылку хорошего вина. За мой счет. Сохрани чек. Я оплачу.
– Даже Лесси думает, что эта рецензия требует мести, а не празднества.
– Бутылку за сто долларов. Или за восемьдесят. Хорошее вино можно купить и за шестьдесят. Подожди. Ты сказал, мести?
– Сказал Майло, а Лесси согласилась. Я объяснил, что идея эта не из лучших.
– Не реагируй на Ваксса.
– Не буду.
– Не реагируй, Кабмен.
– Не буду. Я же сказал, не буду.
– Плохое решение. Очень плохое.
– Я уже от него отказался.
Майло включил компьютер и вернулся в Гугл-Землю, к аэрофотоснимку дома критика.
Сидя на моем стуле, наклонившись вперед, Лесси принюхивалась, словно даже с экрана могла уловить дьявольский запах Ваксса.
– Мысли позитивно, – наставлял меня Хад Джеклайт. – Теперь ты – автор Ваксса. Ты – состоявшийся литератор.
– Я потрясен.
– Огромный шаг вперед. Ты навеки автор Ваксса.
– Навеки?
– С этого самого момента. Он будет рецензировать каждую твою книгу. Ты привлек его взгляд. Теперь вы повязаны.
– Навеки – это так долго.
– Другие писатели готовы ради такого убить. Это признание. На самом высоком уровне.
– Я за это убивать бы не стал, – заверил я Хада.
– Потому что ты уже всего добился. Какой день! Автор Ваксса. Мой клиент. Как же хорошо! Лучше метамуцила.
Упоминание слабительного не было шуткой. Чувство юмора у Хада Джеклайта отсутствовало напрочь.
Занудный, не знающий угрызений совести, практически не читающий книг, Хад последние два десятилетия – самый успешный литературный агент этой страны. И вышесказанное в большей степени характеризует не Хада, а издательский бизнес.
– Автор Ваксса, – в который уж раз повторил Хад. – Невероятно. Потрясающе. Сукин. Ты. Сын.
– Сейчас ноябрь, – сухо ответил я, – а на душе у меня весна.
