— Живой… — Отец тоже обрадовался ему, улыбнувшись серыми губами. — А я уж думал все…
— Они Валерку застрелили, — сглотнув комок в горле, проговорил Артем.
— Тут тоже, видишь, и Васек, и Петька…И Степаныч…
— Ну, здравствуй, бача! Старый, чего у него там? — подошедший Крысолов кивнул на отца, присев рядом на корточки.
— Мягкие ткани. Крови только потерял много — правда, артерии целые. Я ему давящую положил. Как раньше — можно было бы заражения опасаться. А сейчас, — тот кого назвали Старым махнул рукой, — преднизолона только ввел. Обойдется, я думаю.
— Тебе тоже не болеть — через силу улыбнулся отец. — вовремя ты, Саша, подоспел: еще немного — и нам всем хана была бы.
— Ладно, это я только тот должок отдал. За Баграм, помнишь?
— Баграм…. Сколько уж с той поры прошло…
Артем знал, конечно, что отец воевал в стране под названием Афганистан. Там, правда, и Америка воевала, так что он не понял толком — батя что: с американцами вместе воевал там? Или против них? Тем более, что отец совсем не любил говорить о той войне, да ее и забыли как-то — еще до Херни Этой столько войн новых появилось, куда уж там той афганской. А интересно, все же, как он такого крутого дядьку в том Баграме выручил? Может, там тоже морфы были?
— Сикока где? — спросил тем временем Крысолов седого бойца.
— Там. — показал тот рукой за дом. — Дорогу контролирует.
— А ты все хозяйничаешь? Воздухом деревенским дышишь? — снова обратился командир охотников к отцу.
— Дышалось бы, — с тоской ответил он. — Кабы не эти. — он кивнул в сторону упокоенных "крестовых", которых могучий Кусок одного за другим оттаскивал за пределы двора.
— Что, тоже зона неподалеку была?.
— А где у нас зон не было? — криво усмехнулся отец. — Разве что, в Кремле да на Рублевке, да и то, многие выходцы отсюда там рулили. — Он помолчал, тихо выругался и угрюмо продолжил- Я вот думаю, ребята, что вы у нас тут крепко попали. Завтра утром, ну, максимум, к обеду, сюда вся их кодла нагрянет. Вы, конечно бойцы хорошие, спору нет, только их там человек сто, не меньше. Да еще прихватят с собой кого-нибудь — типа соседей наших, разлюбезных. Короче: вам за нас умирать резона нет. Уходить вам надо.
— А ты что ж — один тут останешься? — с усмешкой спросил Крысолов.
— Сюда скоро наши мужики подбежать должны, — пожал плечами батя. — Да, ты там предупреди бойца своего, чтобы не положил их, не разобравшись. Если сейчас все уйдут, в лесу вполне можно скрыться успеть. Ну а я, да — тут останусь, вроде как я их пострелял. Тем более, заварушка нынешняя, как я понимаю, и по моей вине началась…
— Угу, Ремба колхозный. Даже если они поверят этому — что от твоей деревни останется — жестко сказал Крысолов. — Возвращаться куда все будете? На пепелище? В общем, так: мы тут останемся, пожалуй. Я тебя давно не видел, команде моей отдохнуть надо — мы же к тебе последние два дня пехом полтинник километров шли. Да и с "крестовыми" твоими найдется, о чем поговорить. Да, Дима, а баня у тебя есть?
… А насчет вымирания вида — так вообще есть мнение, что все мы — так называемые гомо, сапиенсы и не очень, а также лягушки, дельфины, медведи и прочие стрекозы — суть не что иное, как самодвижущийся кокон, который предназначен — со всеми своими инстинктами и эмоциями, любовью, ревностью и ненавистью, содержимым мозга и кишечника, со всем, короче, — для одной-единственной цели: выживания и размножения половой клетки. И, чем совершеннее кокон — тем больше и шансов у половой клетки высокоразвитого существа продолжить дальше свое существование. Половые клетки человека блестяще это доказали, доведя число своих носителей за каких- нибудь несколько миллионов лет до 6,5 миллиардов. Самое большое количество высокоразвитых носителей за всю историю Земли, единовременно проживающих на ней.
Если смотреть на все случившееся с этой точки зрения, так вирус "шестерка"- который тоже есть не что иное, как носитель видовой информации, и по поводу которого в уцелевших и вновь созданных лабораториях не утихали споры — откель он взялся на грешной Земле — приобрел себе очень даже неплохой кокон — не болеющий, не разрушающийся, устойчивый к различным видам повреждающих факторов внешней среды, и даже в пище нуждающийся лишь для того, чтобы кокон этот улучшить еще больше. На что могла рассчитывать та же чумная бацилла, после смерти носителя — лишь на очень короткий срок жизни в разлагающемся теле. Потому и торопилась она наполнить собой лимфатические узлы, превращая их в чумные бубоны, а переполнив их — лопнуть и потечь гноем, авось, кто коснется и (при удаче!) заразится. Пропитать легкие, чтобы больной организм, силясь избавиться от пенистой мокроты, мешающей дышать, надрывался в кашле, и, опять же — распространял с кашлем бациллу. После же смерти — шалишь, паря — какое-то время труп еще сохранял заразную способность, но не слишком, так что практичные воры Средневековья, чуждые предрассудков, уже спустя пару месяцев после эпидемии, вовсю шуровали в кошельках, висящих на мумиях и скелетах своих неудачливых соотечественников. Бацилла сибирской язвы могла в виде споры просуществовать (и смех, и грех) — аж несколько десятков лет и, попав в благоприятные условия — заразить какого-нибудь бедолагу, начавшего строить по приказу очередного высокопоставленного идиота, коровник на месте заброшенного скотомогильника. Какую-никакую конкуренцию шестерке могли оказать разве что, споры аспергиллуса — плесени, которой якобы жутко образованные египетские жрецы, преднамеренно заражали мумии фараонов, дабы всякие там говарды картеры не шибко копались в древних склепах — там счет тоже идет на сотни лет. Но дело в том, что и сибирская язва, и тот же аспергиллус после исчезновения носителя были вынуждены переходить на споровое существование, находясь в дремлющем состоянии, пока не случится благоприятной оказии. "Шестерка" же великолепно существовала и в живом организме, тихо-мирно размножаясь в форме вируса "А" в нервных клетках, а от них — разносясь эритроцитами по всему телу, ведя симбиотический образ жизни, причем симбиоз обеспечивала — дай Бог каждому! После же смерти носителя — в "привычном" значении этого для обитателей нашей планеты смысле — она не погибала, и не погружалась в споровую "спячку", а, учитывая изменившиеся условия существования, переходила в форму "Б", после чего переводила носителя на "новый" уровень, обеспечивая кокону долгую сохранность. Если бы вирусологические институты все еще существовали — они, наверное, рано или поздно, открыли бы тот самый набор ферментов и гормонов при том самом уровне кислотно-щелочного равновесия, которые образовывались в умирающем организме, запуская цепочку преобразований РНК вируса формы "А" в РНК формы "Б". Цепочка — в общем то, громко сказано — всего пара звеньев в цепочке рибонуклеиновой кислоты менялись местами — и в организме начинал плодиться вирус, способный продлить существование "мертвого" носителя. И, в общем-то, это была просто своеобразная форма той же жизни — неприглядной, опасной — но все же жизни, хоть человек и отказывался упорно ее за жизнь признавать (называя, тем не менее, особей нового вида, о ж и в ш и м и мертвецами). А насчет неприглядности и опасности — так на взгляд сине-зеленых водорослей водоросли зеленые — и неприглядные и опасные — только потому, что ядовитый кислород выделяют. Одновременно вирусом активировалась программа дальнейшего усовершенствования "кокона"- путем видоизменения его применительно к условиям внешней среды, в сторону наиболее подходящей для этого формы. Для планеты Земля это был высокоорганизованный хищник, наделенный разумом ровно в той степени, какой требовался для противостояния всем другим видам живых существ. И, если ему противостояли живые существа, умеющие стрелять, ездить на автомобилях, и запирать двери на ключ — надо было развить разум и возможности тела, способные эти умения превзойти. А все для чего — то самое стремление размножиться, несмотря ни на что. А то как же: носитель погиб — и нам всем, в смысле, вирусам, подыхать? Вот уж дудки: и вирус "перестраивал" метаболизм носителя, увеличивал свою концентрацию в крови, одновременно с этим повышая кровоточивость десен, вызывая знаменитую "зомбоцингу" — название, по сути дела, неверное — зубы у мертвого носителя не то что не выпадали, как и положено при классической цинге, а наоборот — прорастали дополнительными корнями глубоко в челюсть. Вот только не надо искать в этом зачатки какого-то разума и зловредной воли, как не надо искать разум в инстинкте пчел строить идеальные шестигранники сот, а зловредную волю и происки ЦРУ — в превосходящем все мыслимые размеры всплеске роста популяции колорадского жука. Просто человек любил картошку так же сильно, как и колорадский жук, а потому и засеял этой культурой громадные площади, чем ему, жуку, и обеспечил халявный источник питания, а тем самым — условия для колорадско-жукого "бэби-бума"..После Этого, кстати, популяция колорадского жука естественным путем пришла в норму, безо всяких "Торнадо" и "Каратэ", поля на которых произрастал картофель зарастали сорняками, а остатки несметной полосатой рати, в основном, остались в местах постоянного своего проживания — Сонорской области Мексикии, ожесточенно жуя там дикие пасленовые культуры и проливая слезы о былом величии.
