– У меня тоже, но я же молчу, – обиделся я на ее пренебрежительные слова.
– Прости меня, котик, но я хочу все и сейчас! Ты знаешь, как я жила в Киеве? Я выскочила замуж в восемнадцать лет – так, без любви, по глупости. Позарилась на сладкую жизнь. Алекс, мой муж был старше меня на девятнадцать лет, не красавец, но, в общем, ниче – нормальный. У нас была трехкомнатная полногабаритная квартира в самом центре на Крещатнике и дача в Ялте у моря, плюс «Волга» у Алекса и «Москвич» у меня, который он подарил мне на свадьбу. А денег было – куры не клюют. Алекс был директором НИИ с окладом триста рублей, плюс премии разные. Это, конечно, ерунда, но он был этаким современным Корейко. В институте в подвале держали небольшой цех, там шили джинсы и прочее тряпье, под фирму́. Лейблы всякие и ткань контрабандную привозили из Одессы грузовиками. Сбывали тоже по отлаженной сети по всему Союзу. Девчонки, которые там работали, числились всякими там уборщицами, сметчицами, еще черт знает кем, но платили им хорошо, чтобы язык за зубами держали, ну и припугивали, конечно, если что – на Кавказ в рабство абрекам продавали.
– Какое рабство, рыбка моя? Это при советской-то власти? – насмешливо не поверил я.
– Котик, до чего ты наивен! Какая там тебе, в горах, советская власть? У них там кланы родовые, они-то и есть власть, в том числе и советская, и партийная! Я раньше тоже не верила, пока там с Алексом не побывала, у него там тоже друзья по его махинациям были. Там и мужики-то в рабах живут в зинданах – ямах таких, не только бабы! Сама видела.
– Не верю я…
– Ну, дело твое, не веришь, так послушай сказку, – с некоторой досадой в голосе, сказала Софья. – Ты слушай что, по существу, я сказать хочу насчет Алекса. Так вот, он ничего не боялся. Связи у него были большие, ОБХСС купленное. Партийных, кого надо, тоже забашлял, чтоб контроля никакого не было. И не только киевских, но и московских тоже. Мы и в загранку с ним ездили – в Вену, Париж. Я тебе потом фотки покажу, там мы у Нотрдама, Лувра, Венской оперы. Ты бывал в загранке когда-нибудь? Я имею в виду настоящей, не соц?
– Бывал, чего там, – соврал я, чтобы не ударить лицом в грязь. – Только не совсем в капстране – в Югославии был.
– А, это тоже, можно сказать, социализм – ерунда, одним словом. Ты бы видел, как при капитализме люди живут! – Софья поцокала языком, задев меня за живое, за наш лучший строй в мире, и не потому, что он был мне так уж дорог, но все ж наш – родной, внутреннего розлива. – Мы собирались с Алексом туда насовсем, как только я закончу консерваторию и приобрету какую-то известность. Да вот, разошлись полгода назад…
– Что, староват был для тебя? Ты вон какая… – я вовремя прикусил язык и проглотил последнее, неприятное для Софьи, слово.
– Какая такая?! – с оскорбленным присвистом, идущим из глубины горла, вдруг, зло бросила она и занесла надо мной руку, собираясь влепить пощечину, так что я всерьез подумал, что мне, в этот момент, может крепко непоздоровиться.
– Ну, такая… молодая, красивая… – попытался оправдаться я.
– Врешь! Ты все врешь! Ты хотел сказать совсем другое, мол «сучка похотливая», ведь так? – оттого что она произнесла это тихо, даже с каким-то змеиным шипением, ее слова окрасились в зловещий оттенок.
Вот какая злюка, а я и не знал! Если она и роза – то с очень колючими, прямо таки осиными шипами-жалами. Она показала мне новую, доселе незнакомую черту своего характера, и это надо будет учесть в дальнейшем, чтобы не стать у нее подкаблучником.
– Да что ты, Софочка, упаси тебя бог так подумать!
Я повернулся к ней и теперь уже нежно и искренне, без притворства, как это было давеча под кленом, поцеловал ее в пульсирующую заушинку под сережкой. Ее рука медленно опустилась, но недовольные нотки в голосе продолжали оставаться, когда она заговорила вновь:
– А ты знаешь, что в Новосибирске ты у меня первый мужчина за эти несколько месяцев, и, вообще, первый после развода. А ты…
– Ну ладно, рыбка, прости меня, мудака!
– И, вообще, тут дело не в имидже недотроги, хотя это для меня тоже важно. Я, если хочешь знать – очень дорогая штучка, в здешней глуши на такой товар покупателя не найти, я просто так тебе ноги не раздвину, чтобы потом мое имя на всех углах трепали. Просто влюбилась в тебя, сама не знаю за что. Не такой ты уж и красавчик, если строго посмотреть, и покраше ухаживают. Просто ты на вид странный, необычный, вроде как, первозданный какой-то, что ли, как Адам из райского садика. Ну, и изголодалась, конечно – что там говорить – тоже за это время…
Она повернулась ко мне и погладила по волосатому курчавому галстучку на груди, который связала мне мама и который был намечен на моем теле с самого рождения.
– Сравнила, тоже мне, – Адам из детского садика. Я что – маленький тебе? Просто помладше чуть-чуть, – сказал я не совсем искренне: разница в пять лет в этом возрасте ощущается явно, друзья бы сказали мне, что связался со старухой. Да что они понимают?
– Ладно, проехали, – сказала Софья совсем оттаявшим, воркующим голоском. – Ты просто меня люби, Коленька, и никогда не упрекай. Хорошо?
Я кивнул – счастливый.
– Послушай дальше. Вообще-то, Алекс бабником был, он, вроде, и любил меня, а сам никакую юбку не пропускал мимо. Но мне это было до лампочки, я-то его вообще, сроду, не любила. За сладкую жизнь замуж вышла, а не за него. А с потенцией у него все в порядке было, зря ты принизил его. Он и спящий мог. Бывало, приду поздно с репетиций, а он спит пьяный после какой-нибудь вечеринки. А мне охота, я же живой человек. Не пойдешь же на улицу искать мужика, да я ему и не изменяла никогда. Так я сниму с него исподнее, помну его болт, он и встанет колом. Я сверху усядусь и сделаю свое дело, а он спит себе, не реагирует даже, только фыркает во сне. Представляешь!
Мне было неприятно слушать про ее постельные дела со своим мужем, и я перебил Софью вопросом:
– Так отчего ж вы разошлись, все-таки?
– А мне мало было одного богатства и плотских утех. Повзрослела и поняла – для полного счастья мне любовь нужна, а не просто интим. Любимый человек, то есть. Вот, как ты, например. А тут и формальный повод для развода нашелся: он меня трихомонозом наградил – сам не уберегся по пьяне и меня подставил. Конечно, я потом вылечилась. После суда он меня даже домой не запустил, выбросил чемоданы с моими вещами и вытурил из дома, еще и сказал, чтобы я ему больше на глаза не попадалась. Иначе мне живой не бывать. Правда цацки, которые мне надарил, за время нашего знакомства и замужества, не забрал и даже кошелек, с деньгами на дорогу, под ноги швырнул. Ну и фамилия его, красивая, при мне осталась. Это, как в случае с Галиной Вишневской. Дверь захлопнул так, что аж весь подъезд задрожал, и я поняла – старая жизнь закончилась, надо начинать новую. В итоге, пришлось мне мотать из Киева в самую глухомань.
