Вдали послышался стук колес. Он приближался с той стороны, куда ушел наш поезд. Мы еще видели на повороте светящиеся бусинки его окон. Скоро они растаяли в тумане.
А колеса встречного стучали все громче. Закрыв глаза, я бы сказал, что до поезда километра два. Но тогда мы заметили бы огни, а их не было. Рельсы блестели в лунном свете. Две рельсы, только две. Задачка из учебника для сумасшедших: «По одноколейной дороге выехали навстречу друг другу два поезда. Как они разъехались, если известно, что столкновения не было?»
– Это наш поезд, – сказал Жека. – Галя высадила нас раньше времени, а потом спохватилась и дала задний ход.
На мгновение я ему поверил. Все же поезд, вернувшийся за потерянными пассажирами, – не такая чертовщина, как два поезда, проехавшие друг сквозь друга. Потом до меня дошло:
– Где-то здесь боковая ветка!
– Какая еще ветка? – не понял Жека.
– Еще одна железная дорога, до города.
– Само собой, – с облегчением сказал Жека, и я понял, что он здорово испуган.
Поезд приближался. Мы слышали тяжелое пыхтение локомотива. И вдруг он свистнул! Не прогудел, как тепловоз, не взвизгнул, как электричка, – свистнул. Паровоз, понял я, хотя видел паровозы только в кино.
Если судить по звукам, поезд был уже в километре от нас. Еще минута – и пролетит мимо. Вихрь бежал нам навстречу, пригибая кусты и взметая мусор с насыпи. НО ПОЕЗДА МЫ НЕ ВИДЕЛИ.
Жека пискляво икнул.
На рельсы упала глубокая тень, совсем не похожая на силуэт идущего без огней поезда. Я бы не взялся даже приблизительно нарисовать ее форму – какая форма у темноты?
Тень уже накрывала нас, когда Жека, не переставая икать, шагнул на край перрона. Я успел поймать его в охапку. Жека вырывался и тянул меня под колеса призрачного поезда. Что-то блестящее вылетело из его кулака и упало на просвечивающие сквозь тень рельсы.
Лица нам обдало горячим паром. Я слышал ход паровозных шатунов и видел, как пустые рельсы прогибаются под многотонной тяжестью. Тень опять свистнула, заставив нас отшатнуться, и помчались призрачные вагоны. В ноздри ударяли запахи то навоза и сена, то печной гари. Ржали кони, метались над перроном взвизги гармошки и обрывки песен. В памяти у меня надолго застрял обрывок «Яблочка», пропетый с варварским выговором: «… куды котисся?» Остальных песен я не знал.
Не знаю, что чувствовал Жека, а у меня мороз бежал по спине, бежал и застыл, как вмерзший в позвоночник ледяной дворницкий лом. Я не мог ни шевелиться, ни думать, а просто стоял, мертвой хваткой вцепившись в Жекины плечи. Вихрь от проносящегося поезда трепал наши волосы. Мы смотрели в упор и видели только пустые рельсы!
Прогромыхал последний вагон, и тогда я услышал Жекин крик:
– Гляди!
Я поднял голову. Тайга, которая полминуты назад ясно виднелась за железной дорогой, исчезла. Перед нами стояла молочная стена тумана. Слева, где еще стучали колеса призрачного поезда, по ней как по экрану ползли тени куцых двухосных вагонов. Тень дыма из паровозной трубы завивалась над ними.
– Совсем очумел! – заорал я на Жеку. – Ты куда под колеса лез?!
– Ничего я не лез, а только монетку бросил. Хотел посмотреть, как ее расплющит.
– Посмотрел? – Я тряхнул его за плечи. Жека был вялый, как снулая рыба. – Посмотрел?!
– Это они очумели: без света ездят, – сказал он, уселся на чемодан и заплакал.
– У них авария. Неполадки с электричеством, – успокоил я то ли брата, то ли себя. Других объяснений у меня все равно не было.
Мы поглядели на дом. Окошко в нем погасло.
– И здесь авария? – хлюпая носом, доверчиво спросил Жека.
– Авария по всей железной дороге. И здесь, конечно, тоже. У обходчика же нет своей электростанции. – Я нащупал в рюкзаке фонарик и отдал Жеке. – Свети. Сейчас разыщем телефон…
Жека пощелкал кнопкой – не горит – и рыдающим голосом выдавил:
– Ал-леша! С фонариком тоже ав-вария!
Вот еще новости! Я же сам проверял фонарик совсем недавно, когда укладывал разбросанные Жекой вещи… Вынув батарейки, я поскоблил контакты монеткой, собрал фонарик, включил… Ни проблеска.
– Обойдемся. Луна вон как светит, – беспечно сказал я. Полез в рюкзак и почти сразу наткнулся на телефон. – Сейчас разыщем тетю Свету! У меня оба ее номера вбиты: и мобильный, и рабочий…
Телефон молчал, как булыжник. Я жал на кнопки, но экран оставался черным.
– Приема нет. Наверное, тайга мешает, – соврал я. – Пойду к обходчику, разузнаю, что случилось.
Жека отвернулся и с увлеченным видом стал смотреть на луну.
Я пошел один. Перрон был разбит, как будто его специально долбили ломами. Раньше я этого не заметил.
– Алеша! – окликнул меня брат и замямлил: – Алеш, это… Э-э-э… Помоги мне монетку найти!
Насколько я понял, Жека не мог решить, что страшнее – идти со мной или оставаться. Я отвернулся и через плечо показал ему фигу.
Шагов через пять брат догнал меня.
– Я хотел постеречь вещи, а потом думаю: никто их не возьмет, – сказал он, вцепляясь в мою руку.
Я шел и думал, что Жеке хорошо, у него есть, за кого держаться. Соображать за двоих должен я, потому что мне уже четырнадцать. Хотя сейчас я остро чувствовал, что мои «уже четырнадцать» на самом деле «всего-навсего четырнадцать». Я мечтал, чтобы обходчик оказался незлым, неглупым и не пьяным. И чтобы у него был телефон.
Почему мы решили, что в доме живет обходчик, кто первый это сказал, я уже не помнил. Железная дорога – значит, должен быть обходчик или начальник станции. Словом, взрослый служивый человек, обязанный позаботиться о пассажирах.
Чем ближе мы подходили к дому, тем заметнее становилось, что человек служит спустя рукава. Хоть бы рамы побелил. И название станции не мешало бы вывесить. И расписание поездов.
Из дома не доносилось ни звука. Хозяина ничуть не беспокоило, что свет погас.
– А где стекло? – спросил Жека.
Я сам уже видел, что оконная рама пустая. Ответить было нечего, я только крепче сжал Жекину руку.
Приоткрытая дверь тихо поскрипывала на ветру.
– Я дальше не пойду, там скелеты, – объявил Жека.
– Тогда стой здесь или беги вещи караулить. – Я оглянулся. Чемодан и рюкзак едва различались в тумане. Никто их, конечно, не возьмет. Но я ведь не мог сказать брату: «Ты трус».
– Нет, лучше я с тобой, – вздохнул Жека. От волнения он ковырял ногтями мой большой палец.
– Прекрати, – сказал я.
Дошли до крыльца со сломанной ступенькой. Я шире открыл дверь, и пронзительный скрип ударил по нервам. Жека присел от испуга и гирей повис у меня на руке. Его пришлось втаскивать в дом.
Наверное, здесь и вправду когда-то жил обходчик или сторож. На комнату начальника станции эта каморка не тянула. Свет луны из дверного проема косо падал на большую печку, выходящую задней стеной в другую часть дома. Два окна, некрашеная лавка и на ней остатки валенка, растасканного по норам какими-то грызунами. Вместо вешалки – ряд вбитых в стену деревянных колышков. Убожество, как в спектакле про крепостное крестьянство. Герасим и Муму. Доски с пола были кое-где оторваны, и Жека чуть не кувыркнулся в щель. Я удержал его и посмотрел на потолок. Глаза различали в темени облупленную побелку – и больше ничего. Ни лампочки, ни проводов. Спрашивается, что светилось в окне…
