Мама на ходу протягивает руку и приглаживает сзади мои растрепанные волосы, и этот простой жест ненадолго успокаивает меня.
— Ты сегодня чудесно выглядишь, милая, — говорит она тем самым голосом, который заставит меня обливаться слезами всякий раз, когда я буду слышать его в трубке, учась в колледже.
Я опускаю глаза на свой красно-белый полосатый свитер и серые джинсы и мысленно соглашаюсь с мамой. Мне нравится моя одежда. Верх и низ сидят практически идеально, подчеркивая все мои изгибы и округлости, но при этом не обтягивая слишком тесно, а ботинки на каблуках добавляют несколько повышающих самооценку пунктов к моим пяти футам четырем дюймам роста.
Я начинаю притопывать черным кожаным мыском в такт другой знакомой песне, но вскоре снова напрягаюсь, потому что какой-то полуприцеп подрезает нас справа, причем так резво, что камни летят из-под колес.
Мама цокает языком на водителя, а после того как тот проносится вперед, показывая поворотником, что хочет съехать с магистрали, она снова осторожно занимает правую полосу. Я тихонько выдыхаю, радуясь, что этот эпизод не произошел на трассе.
— Если это надолго, мне, наверное, придется выйти и сделать несколько звонков, — говорит мама, когда мы пристраиваемся в хвост медленно продвигающейся очереди на съезд.
— Без проблем, мам.
Какое-то время я сижу молча, пытаясь наслаждаться музыкой и созерцанием мира, проносящегося мимо нас по дороге к больнице, где практикует доктор Зомбойа. Мы проезжаем маленький пустующий аэропорт, трехъярусный небоскреб и пункт проката фильмов, в котором, судя по окошку выдачи, когда-то находилось заведение быстрого питания.
Маленький городок, весь как на ладони.
Дождавшись зеленой стрелки, мама поворачивает налево, на Гудзон авеню, — и почти сразу же резко останавливается. Я вытягиваю шею, чтобы разглядеть впереди то, о чем я уже знаю. Вереница машин пятится задним ходом, пытаясь уйти из пробки. Несколько не привыкших к здешнему движению водителей в отчаянии сигналят.
Я хочу, чтобы они прекратили.
Полицейская машина с включенной сиреной с воем проезжает мимо моего окна. Я посылаю поток позитивных мыслей человеку или людям, попавшим в аварию в конце дороги.
Мама громко вздыхает.
— Мы опоздаем, — шепчет она себе под нос.
— Наверное, — соглашаюсь я, но на самом деле мне все равно. В конце концов, мы едем не куда-нибудь, а к врачу.
Пока мама нетерпеливо барабанит пальцами по рулю, как будто это может подстегнуть полицейских поскорее пропустить нас вперед, я снова отворачиваюсь к окну.
Только теперь я замечаю кладбище: оно тянется по обеим сторонам от нас, как будто дорога, на которой мы стоим, не сумев обогнуть погост стороной, решила прорезать его прямо посередине. Осмотрев надгробия справа, я поворачиваю голову налево и повторяю осмотр.
— Забавно, — говорю я вслух.
— Что забавно? — спрашивает мама, по-прежнему глядя перед собой на дорогу.
— Попасть в аварию именно здесь, — отвечаю я. — Прямо возле кладбища.
Мама бросает на надгробия такой быстрый взгляд, что я бы, наверное, не заметила его, если бы не смотрела ей прямо в лицо. Она подозрительно косится на меня, а затем молниеносно отводит глаза на дорогу.
— Ты драматизируешь, Лондон. Не стоит нагонять на себя тоску.
— Но посуди сама — такая огромная пробка, три — нет, даже четыре! — полицейские машины плюс скорая помощь. Все говорит о том, что водитель, скорее всего…
— Лондон! — с неожиданной резкостью перебивает меня мама. — Проявляй элементарное уважение!
Я пристыжена и в то же время возмущена. Я не проявляла неуважение, я всего лишь констатировала очевидный факт, и откуда маме знать, что я об этом думаю? Почему она так уверена, что я не молюсь за тех, кто попал в аварию?
Наша машина начинает медленно ползти вперед, и я отворачиваюсь в сторону настолько, насколько позволяет ремень безопасности. Притворяюсь, будто загляделась на могилы, мимо которых мы тащимся. Надгробия стоят плотным строем, ряд за рядом, ровные шеренги убегают от меня вдаль и у горизонта слегка заворачивают налево, вероятно, из-за изменения рельефа местности.
Я чувствую, как машина набирает скорость, и понимаю, что мы подъезжаем к месту аварии. Вот мама сдавленно охает, но я все равно не оборачиваюсь. Наконец машина снова разгоняется, и я уже собираюсь перевести глаза на дорогу, как вдруг замечаю что-то на кладбище.
Два человека — высокий и невысокий — стоят перед могилой. Умом я понимаю, что они пришли навестить могилу кого-то близкого.
Ничего страшного.
Но я отчего-то пугаюсь.
Возможно, меня просто поразил вид людей на пустынном кладбище, да еще сразу после того, как мы проехали аварию. Может быть, все дело в атмосфере или в мысли о тысячах мертвых тел, разлагающихся в каких-нибудь двадцати футах от меня.
Как бы там ни было, но при взгляде на этих двух скорбящих меня вдруг словно током ударяет и судорогой сводит плечи. Я выпрямляюсь на пассажирском сиденье. Отворачиваюсь, снова смотрю и снова отворачиваюсь. Потом вздрагиваю, да так, что даже мама замечает.
— В чем дело? — спрашивает она своим обычным голосом. Теперь мы едем на полной скорости, и мамино лицо на фоне кладбища отражается в зеркале заднего вида. В моем боковом зеркале надгробия стремительно уменьшаются в размерах. Затем мы поворачиваем, и они исчезают.
— Ни в чем, — отвечаю я, не глядя на нее.
Мама молчит, и меня несколько удивляет ее неожиданная снисходительность к моему лаконичному ответу, но тут я замечаю, что мы въезжаем на больничную парковку.
При виде этого четырехэтажного кирпичного здания у меня все обрывается в животе — и сколько я себя помню, так будет при каждом визите сюда.
Это место почему-то наводит на меня ужас.
Несмотря на то что мы уже опоздали, мама еще целых пять минут объезжает кругами первые два ряда парковки. Наконец из здания выходит какая-то пожилая пара, и мама с дружелюбной улыбкой машет им рукой, нетерпеливо ожидая, пока они доберутся до своего седана, усядутся и аккуратно выедут с привилегированного парковочного места.
Наконец мы припарковываемся, хватаем свои сумки, несемся под пронзительным ветром к крутящимся дверям и галопом пробегаем по «недавно обновленному вестибюлю», как называет это помещение моя мама. Пока мы дожидаемся лифта, по каким-то соображениям не вошедшего в план обновления, я осматриваюсь по сторонам.
По необъяснимой причине указатель с надписью «РЕАНИМАЦИЯ» заставляет меня содрогнуться.
Наверное, моя нервозность объясняется недавней аварией или тревожным эпизодом на кладбище. По крайней мере, я объясняю это так.
