Анастасия Андреевна сидела в будуаре в обществе доктора Заторского, они только что окончили чай, который пили вдвоем, так как дети с гувернанткой были в Павловске у знакомых и возвращались в одиннадцать часов. Под предлогом проверки денежных счетов баронесса увела возлюбленного к себе, а так как теперь двери были заперты, то она без церемонии уселась к нему на колени, обвила ему шею руками и запечатлела на его губах горячий поцелуй. Вадим Викторович ответил ей тем же, но теперь поцелуй его не был вовсе похож на прежние, огненные, и баронесса почувствовала это. Злой огонек вспыхнул на миг в ее глазах, хотя наружно лицо оставалось веселым. Нагнувшись к доктору, она шаловливо заглянула в его задумчивые и озабоченные глаза.
— Послушай, вечный ворчун, я должна сказать тебе нечто, давно озабочивающее меня, и пора, наконец, осуществить это: ты должен жениться!
Вадим Викторович привскочил от удивления.
— Какая глупая шутка, — с негодованием произнес он. — И на ком могу я жениться? Меня считают связанным…
— Тем более оснований заткнуть рот злоязычникам. Как только барон вернется, ты должен жениться, чтобы положить конец всем пересудам.
— И ты согласилась бы уступить меня другой? — спросил Вадим Викторович, недоверчиво, с оттенком насмешки.
— Да, если это надо для счастья твоего и барона, который имеет, по крайней мере, право на то, чтобы я щадила его честное имя. — Она как-то вдруг осунулась, закрыла лицо руками и прошептала, слезливо:
— Бедный мой Макс! Он вполне уверен, что я люблю его одного, а он всегда был так добр ко мне.
Баронесса была искусная комедиантка и ее маневр удался, как нельзя лучше. Взволнованный и растроганный Вадим Викторович прижал ее к себе, целовал и поклялся любить ее вечно что бы ни случилось. Однако мысль о женитьбе, пущенная ею в качестве пробного шара, запала в душу доктора глубже, нежели баронесса предполагала. Несмотря на клятвы верности, эта связь тяготила его страсть давно улеглась, а скандал принимал все большие размеры, отражался на его репутации и ставил его в обществе в ложное положение. Одним словом, чем дальше он думал, тем женитьба рисовалась ему все яснее в виде надежной пристани спасения. Сам он, правда, не любил никого, но знал, что нравится многим, и мог выбирать. Он так был озабочен, что это заметила жившая с ним тетка, старшая сестра покойной матери доктора, вдова генерала, женщина богатая и независимая.
Заторская умерла родами, и генеральша, взяв на себя заботу о новорожденном, воспитала его, как собственного ребенка. Отец его, тоже доктор, был слишком занят, чтобы заниматься сыном, и охотно доверил его своей бездетной свояченице.
Вадим Викторович любил и уважал Софью Федоровну, как настоящую мать, и знал, что его связь с баронессой очень огорчала тетку. Религиозная и глубоко честная Софья Федоровна считала низким и безнравственным обманывать человека, который оказал ее племяннику полное доверие, и этот щекотливый вопрос не раз бывал предметом пререканий, которые на несколько дней приводили молодого врача в нервное состояние.
Вечером следующего дня, после вышеприведенного разговора с баронессой, доктор был дома. Он вел прием. Отпустив около половины одиннадцатого последнего больного, он прошел в столовую, где за пасьянсом его ожидала за чаем тетка. Раскладывая карты, Софья Федоровна озабоченно наблюдала за племянником, который, видимо, был поглощен своими думами и молча пил чай.
— Чем ты так озабочен? Нет ли у тебя какой неприятности с больными или с… той дрянью? — спросила она, понижая голос.
— Нет, тетя, никакой неприятности у меня нет и совсем другое тревожит меня. Да если бы у меня и была какая-нибудь невзгода, почему ее причиной должна быть непременно ненавистная тебе бедная баронесса?
— Потому что эта негодная баба составляет несчастье твоей жизни, и я постоянно боюсь какого-нибудь скандала. Вы ведь в руках людей: неужели ты думаешь, что прислуга Козенов слепа? К тому же ты так неосторожен, и по карманам у тебя валяются письма этой особы. Начать с твоего лакея: из мести за какой-нибудь выговор он может передать барону одно из таких писем. Что тогда будет? Какими глазами будешь ты смотреть на человека, оказавшего тебе полное доверие, и честь которого ты опорочил? Да еще неизвестно, чем может кончиться подобная история. Случалось, что самые мирные люди при таких обстоятельствах становились бешеннее тигра и заставляли платить кровью за позор. — Взволнованная Софья Федоровна смешала карты и отбросила их в сторону.
— Ну, тетя! Не сочиняй ты разных романтических ужасов в наше прозаическое время, — проговорил доктор, пожимая плечами.
— Ах, не смейся, милый Вадим. Ты не знаешь, что с некоторых пор меня мучает предчувствие чего-то дурного, какая-то болезненная тоска и смутный страх, что тебе грозит несчастье…
Голос Софьи Федоровны дрожал, глаза наполнились слезами. Заторский наклонился к ней, поцеловал ее морщинистую щеку и нежно сказал:
— Успокойся же, дорогая. Я скажу тебе, что озабочивает меня, и это, надеюсь, положит конец твоим опасениям. Я понимаю, что пора положить конец слишком нашумевшей уже связи. Поэтому, чтобы покончить с этими сплетнями и пресечь все толки, я решил жениться…
Радостный возглас прервал его.
— Ах! Благослови тебя Бог на такое решение, дитя мое. А, скажи мне, ты уже сделал выбор, любишь кого-нибудь? Не могу думать, что ты хочешь сделать из жены ширму для продолжения низкой игры. Впрочем, ни одна женщина не потерпит этого.
— Боже мой, как ты волнуешься, тетя! В данную минуту я знаю только, что намерен жениться, а так как у меня есть на примете несколько особ, которые, я полагаю, не откажутся от меня, то посмотрю пока, а к осени остановлюсь в выборе.
— Это будет нетрудно. Я уверена, что всякая женщина с радостью примет твое предложение. — Видя, что доктор от души рассмеялся, тетка прибавила, убежденно: — Я говорю серьезно, ты представляешь серьезную партию.
— Будем надеяться, что прекрасный пол окажется столь же хорошего мнения обо мне, как и ты. Повторяю, что к осени я выберу, но мне необходимо несколько месяцев на то, чтобы найти подходящую особу. Еще скажу, что отнюдь не собираюсь брать девчонку. Я уже не юноша, мне тридцать шесть лет, и я хочу иметь представительную хозяйку дома, а, главное, мать: я обожаю детей и желаю иметь их, чтобы была цель в жизни. Руководствуясь такой точкой зрения, я выберу девушку лет двадцати семи — двадцати восьми, здоровую, положительную и хорошую хозяйку, а не глупенькую, какую-нибудь семнадцатилетнюю наивную, романтическую жеманницу.
— Ах, все это неважно, друг мой: понятно, ты выберешь по своему вкусу и подходящую тебе девушку. Главное — создать собственный очаг и порвать связь с баронессой. По совести говоря, для меня всегда оставалось загадкой: чем она очаровала тебя, она так ничтожна и не способна возвыситься над уровнем пошлости.
