Теперь Кентон нашел нужные слова.
– Шарейн, – смело сказал он, – у меня есть послание для тебя. Это правда, а наш повелитель Набу – бог правды, поэтому послание должно быть от него. Но прежде чем я сообщу его тебе, расскажи мне – что это за корабль?
– Что за корабль? – она откинулась, теперь все ее лицо выражало недоверие. – Но если ты действительно от Набу, ты должен это знать!
– Не знаю, – ответил он. – Не знаю даже значения того послания, которое несу – расшифровать его должна ты. Но я здесь, на корабле, перед тобой. И своими ушами я слышал приказ – приказ самого Набу – я не должен говорить, пока ты не расскажешь мне, что это за корабль.
Некоторое время она стояла, разглядывая его, изучая.
– Неисповедимы пути богов, – вздохнула она наконец. – Трудно их понять. Но – я повинуюсь.
Шарейн опустилась на диван и поманила Кентона к себе. Положила руку ему на сердце. Сердце забилось от ее прикосновения, она тоже почувствовала это и слегка отодвинулась, улыбаясь, глядя на него сквозь полуприкрытые, загибающиеся ресницы. Подогнула под себя стройные ноги в сандалиях, зажала белые руки меж круглых коленей. А когда заговорила, голос ее звучал негромко, музыкально.
– Грех Зарпанит; рассказ о ее прегрешении против Иштар; Иштар могучей богини матери богов и людей, повелительницы неба и земли – которая любила ее.
Главной жрицей Иштар в ее Большом доме в Уруке была Зарпанит. Кадишту, святая, была она А я, Шарейн, родом из Вавилона, стояла к ней ближе всех; ее главная помощница; она любила меня, как ее любила Иштар. Через Зарпанит богиня давала свои советы и предупреждения, награждала и наказывала – королей и простых людей. В теле Зарпанит приходила богиня в свой храм, видела глазами Зарпанит, говорила ее устами.
Храм, в котором мы жили, назывался Домом семи богов. В нем было святилище Сина, бога богов, живущего на Луне; Шамаша, сына Сина, чей дом на Солнце; Абу, повелителя мудрости; Ниниба, повелителя войн; Нергала, Темного безрогого, правителя мертвых; и Бела–Мардука, великого повелителя. Но прежде всего это был дом Иштар, здесь она была в своем праве – ее храм был ее святым домом.
Из Гутава, на севере, из храма, в котором темный Нергал правил так же, как в Уруке правила Иштар, приехал в Дом семи богов жрец, чтобы стать главным жрецом храма Нергала. Звали его Алусар – и как Зарпанит была близка к Иштар, так он был близок к Нергалу. Нергал проявлял себя через Алусара, говорил через него и временами жил в нем, как жила иногда в Зарпанит Иштар. Вместе с Алусаром прибыла свита жрецов, и среди них это порождение слизи Нергала – Кланет. Кланет был так же близок к Алусару, как я – к Зарпанит.
Шарейн подняла голову и сузившимися глазами посмотрела на Кентона.
– Я узнала тебя! – воскликнула она. – Ты недавно лежал на корабле и следил за моей борьбой с Кланетом. Я узнала тебя, хоть тогда на тебе не было этого плаща и меча; и ты исчез, когда я смотрела на тебя.
Кентон улыбнулся ей.
– У тебя было испуганное лицо, – сказала она. – Ты смотрел на меня испуганными глазами – и бежал!
Она привстала; он видел, что ее вновь охватило сомнение; презрение в ее голосе вызвало в нем вспышку гнева. Он привлек ее к себе.
– Я был тот человек, – сказал он. – И не моя вина, что я исчез, я вернулся, как только смог. И твои глаза обманули тебя. Никогда больше не думай, что я тебя боюсь! Посмотри мне в глаза! – яростно говорил он.
Она смотрела – долго; вздохнула и отклонилась, снова вздохнула и качнулась к нему, томно. Его руки обхватили ее.
– Довольно, – она отвела их. – Я не тороплюсь читать в глазах незнакомцев. Но беру свои слова назад – ты не боялся. И не сбежал! Теперь я в тебе не буду сомневаться. Да будет так!
Между Иштар и Нергалом, – продолжала она прерванный рассказ, – существуют и всегда должны существовать ненависть и борьба. Потому что Иштар – созидательница жизни, а Нергал – ее уничтожитель. Она возлюбленная добра, он возлюбленный зла. И как же можно соединить небо и ад, жизнь и смерть, добро и зло?
И все же она, Зарпанит, кадишту, святая жрица Иштар, ее любимица, соединила все это. Там, где ей следовало отвернуться, она посмотрела с вожделением; там, где нужно было ненавидеть, она – любила!
Да, жрица повелительницы жизни полюбила Алусара, жреца повелителя смерти! Ее любовь была ярким пламенем, в котором она видела его и только его. Будь Зарпанит самой Иштар, она ради Алусара пошла бы в жилище мертвых, как поступила богиня ради своего возлюбленного Таммуза, – чтобы забрать его оттуда или жить там с ним.
Да, даже жить с ним там, в холодной тьме, где медленно передвигаются мертвые, перекликаясь слабыми птичьими голосами. В холоде царства Нергала, в голоде его жилища, в черноте его города, где самая глубокая тень земли как солнечный луч, Зарпанит была бы счастлива – зная, что она с Алусаром.
Так сильно она любила его!
Я помогала ей в ее любви – ради любви к ней, – шептала Шарейн. – Но Кланет всегда был рядом с Алусаром, ожидая шанса предать его и самому занять его место. А Алусар верил ему. И вот настала ночь…
Шарейн замолчала, лицо ее казалось изможденным от ужаса воспоминаний.
– Настала ночь… ночь, когда Алусар лежал с Зарпанит… в ее комнате. Он обнимал ее… она обнимала его… губы и соприкасались…
И в эту ночь спустилась с неба Иштар и вселилась в нее!..
И в то же мгновение из своего темного города явился Нергал… и вселился в Алусара…
И в объятиях друг друга, глядя друг другу в глаза, охваченные огнем смертной любви… были… Иштар и Нергал… небо и ад… душа жизни слилась с душой смерти!
Шарейн задрожала и заплакала, прошли долгие минуты, прежде чем она снова смогла заговорить.
И тут же двое обнявшихся были оторваны друг от друга. Мы были подхвачены ураганом, ослеплены молниями, обожжены и избиты о стены. А когда пришли в себя, вокруг были все жрецы и жрицы всех семи храмов. И грех перестал быть тайной!
Да, и даже если бы Иштар и Нергал… не встретились… грез все равно стал бы известен. Потому что Кланет, который должен был стоять на страже, предал их и привел всю свору.
Да будет проклят Кланет! – Шарейн высоко подняла руки, и ее ненависть ударила Кентона, как языком пламени. – Пусть Кланет вечно ползает слепой в холодной черноте жилища Нергала! Но богиня Иштар! Гневная Иштар! Отдай сначала его мне, чтобы я сама послала его туда!
– Некоторое время, – продолжала Шарейн, – мы лежали во тьме, Зарпанит и я, а об Алусаре мы ничего не знали. Велик был грех этих двоих, и я разделяла его. Долго пришлось нам ждать решения своей судьбы. Я, как могла, утешала ее – я ее любила и о себе не думала, а сердце ее готово было разбиться: она ведь ничего не знала о нем, том, которого любила.
