– Да, мистер Фарбер, это правда. Называйте меня Микаэлем, пожалуйста. Я узнал, что ваш сын Мики пропал.
В небесно-голубых глазах Дороти мелькнуло подозрение.
– Узнали? Но мы никому не говорили.
Я ответил ей честным взглядом.
– У меня есть много источников информации, Дороти. Можно я буду называть тебя Дот?
Так называет тебя брат, и я уже привык мысленно называть тебя так же.
Девочка осторожно кивнула, но ее взгляд, устремленный на меня, по-прежнему напоминал мне взгляд мангуста, изучающего кобру.
– Вы знаете, где Мики?
– Знаю. Видите ли, когда я услышал о нем…
Ну, меня в детстве тоже называли Мики. Сам не знаю почему, но его поиски стали для меня личным делом. Я был преисполнен решимости его отыскать, но мне не хотелось ставить вас в известность о моих попытках, не хотелось будить в вас надежду, которая могла оказаться напрасной, если бы я потерпел неудачу.
Тед что-то промычал; выражение лица Дороги немного смягчилось, но девочка по-прежнему держалась настороженно.
– Можно ли нам увидеть его? С ним все в порядке?
– Все в свое время; да, Мики чувствует себя превосходно, – сказал я, осторожно подбирая слова. – Но он изменился.
Фарбер вскинул голову.
– Изменился?
– Субъект, похитивший вашего сына, он… как бы это получше сказать… психически болен. Он невероятно талантлив, но, страдая манией величия, вообразил себя чем-то вроде скульптора. В качестве материала он выбрал человеческое тело.
Он мог бы прославиться, если бы не предпочитал работать над беззащитными людьми, которые не в состоянии ему воспротивиться.
– О чем вы говорите, мистер Лоринг… Микаэль? – Голос Фарбера дрожал от тревоги, словно камертон. – Как он посмел что-то сделать с Мики?
Он что, чудовище? Ведь Мики совсем малыш! Пятилетний мальчуган!
Как объяснить человеку вроде Теда Фарбера, кто такой Темный Властелин?
– Вы правы, он – чудовище. Хотя изменения, которым он подверг вашего сына, во многом благоприятны. Он убрал дефект, называемый "волчья пасть", и ликвидировал все последствия хронического ушного воспаления. Насколько я вижу, Мики очень похож на вас, как и ваша очаровательная дочка. – Я встал и с трудом удержался от того, чтобы бросить взгляд в окно. – Я не хотел пугать вас, Тед. Мики сейчас гораздо лучше чувствует себя, чем вы даже можете вообразить.
Я хочу лишь подготовить вас к тому, что он не тот малыш, которым вы его помните. – Тед Фарбер тоже поднялся, и я дружески коснулся его руки. – И еще одно, Тед. Я обещаю, что компания «Лорика» возьмет на себя заботу о Мики в течение всей его жизни. Вам больше не придется беспокоиться ни о нем, ни о дочери, ни о себе.
– Но почему? Ведь вы не несете ответственности? – Взгляд Фарбера стал затравленным, как у побитой собаки.
– Нет, я не несу ответственности. Я просто желаю вашему сыну добра. Разрешите мне говорить откровенно? – дождавшись его кивка, я крепче сжал руку Теда и поднял ее на уровень глаз. – Ваши часы сделаны в Болгарии. Костюм скорее всего пошит на одной из фабрик Белизана. Сегодня вы впервые путешествовали на самолете и, вполне вероятно, впервые выехали за пределы родного штата. Ваш ежемесячный доход в доллармарках едва ли превышает ваши расходы, и мне нетрудно представить себе, что обед, которым накормили вас на борту самолета, возможно, лучше и питательнее всего, что вы ели за последний месяц. Я близок к истине?
– Да, – хрипло прошептал он. Я видел, что он дрожит. Тед упорно избегал смотреть на дочь, а та буравила меня сердитым взглядом. – Но все же я не возьму в толк, почему вы нам помогаете.
– В мире много зла, Тед. Это зло коснулось ваших детей, а Мики принял на себя его главный удар. И все-таки ваши дети сохранили волю к жизни. Вырастить и воспитать их и людей, подобных им, – значит сделать мир немного добрее. – Я широким жестом обвел кабинет. – Эти вещи весьма дорогие, Тед, но они ничего не стоят, если ими не правильно пользоваться. Есть люди, которые решили бы, что я вижу в них цель, но для меня эти вещи – лишь средство достигнуть цели. Я знаю, жизнь была с вами сурова, и подозреваю, что вам еще придется многое пережить, но я хочу, чтобы вы знали: она изменится.
Ибо моя обязанность – сделать мир лучше.
Я ощущал раздирающие его противоречивые эмоции, словно касался незримых значков азбуки Брейля. Чувство собственной ничтожности и неуверенность в себе, которые охватили его, когда я начал говорить, уступили место гордости за детей. Он злился на меня за прямоту и одновременно ему льстило, что я так высоко о них отозвался. И наконец, поскольку я обещал ему помощь, в нем проснулась уверенность, потому что забота об их будущем лежала тяжелой ношей на его плечах, а я перекладывал ее на свои плечи.
– А теперь нам можно увидеть Мики?
– Пожалуйста.
Мы вышли через боковую дверь на выложенную плиткой площадку. Нажав кнопку, я вызвал лифт. Двери открылись, и перед нами оказалась стеклянная кабина, которая ползала вниз-вверх по наружной стене здания Галбро. Дороти вбежала первой и прилипла к дальней стене прозрачной кабины.
– Эй, а там дерутся!
Я улыбнулся и нажал на кнопку с надписью "земля".
– Некоторые мои подчиненные используют этот внутренний дворик, чтобы посостязаться в различных единоборствах.
Тед Фарбер улыбнулся:
– Мики бы это понравилось. Он обожал смотреть по телевизору фильмы про каратистов.
Я кивнул, но ничего не сказал. Лифт опускался, и фигуры бойцов становились видны все отчетливее. Они боролись в саду, который по замыслу создателей должен был быть похожим на лес. Дорожки, выложенные белым щебнем, сходились к большому белому кругу, окаймленному серыми булыжниками. Там осторожно кружили лицом друг к другу два человека. Одного беглого взгляда на них было достаточно, чтобы понять: они принадлежат к совершенно разным весовым категориям. Казалось, исход схватки предрешен.
Боец покрупнее казался огромным даже издалека. Его обнаженный торс был покрыт бесчисленными шрамами, а под кожей бугрились мощные мускулы. Он возвышался над вторым бойцом почти на фут, но тем не менее, приняв низкую стойку, держался от противника на расстоянии. Бат делал ложные выпады, размахивал своими пудовыми кулаками, но вплотную к сопернику не приближался и нокаутирующих ударов не наносил.
Второй боец двигался с проворством кошки.
Его неуловимые движения очень гармонировали с худенькой гибкой фигурой. Пряди темно-русых волос развевались у него за плечами, на лице играла широкая улыбка. На нем, как и на Бате, были только спортивные трусы, поэтому был хорошо виден сложный узор тонких и толстых линий, покрывающих его тело. Они очерчивали и оттеняли его мускулы и внешне напоминали татуировку, но, присмотревшись повнимательнее, я вновь убедился, что они двигаются вместе с мышцами, а не над ними, как было бы с татуировкой.
