— Что это вы надумали, господин хороший? — забубнил тот же голос. — Зачем лодку взяли?
Он не ответил, но не смог сдержать судорог и застучал зубами. Кто-то резко грёб, вёсла так и ходили в уключинах.
Щурясь от рези в глазах, юноша вгляделся в своего спасителя и узнал в нём конюха. Худые жилистые руки сильно тянули вёсла, отчего лодка скоро шла вперёд.
Вечером его одолела лихорадка.
Сестра хозяина распорядилась затопить в комнате камин и Фредерик, лёжа в постели, то обливался потом, то трясся от озноба. Его заставили проглотить бульон.
— Доктор сказал, что пару дней вам придётся полежать, — сообщила ему смягчившимся голосом леди Лаура. — Как жаль, что вы слегли, сегодня должен возвратиться господин Макгибур с нотариусом.
В её голосе была такая искренняя забота, такое доброе чувство.
Ночь он провёл ужасно. Ему снилась смертельная хватка подводных трав и зеленоватое лицо утопленника.
Наутро бледный, но уже немного окрепший Фредерик сидел в постели. Врач категорически не велел ему вставать. Ему подали два яйца всмятку, куриный бульон и тосты довольно сносного качества — видать, тётушка Лаура постаралась.
— Как вы перетревожили нас, дорогой гость! — проговорил, входя в комнату и потирая руки, немолодой мужчина.
Немного крючковатый нос, высокий рост и особенно седая прядь у левого виска выдала в нём господина Гордона Макгибура.
— Не стоит беспокоиться! — остановил он жестом Фредерика. — Врач прописал вам покой. Я хорошо накажу садовника за то, что он оставил без присмотра лодки.
— Да, право, как-то не стоит, — криво улыбнулся больной. Он догадался, что в роли садовника выступает всё тот же конюший, который к тому же недоглядел за лошадьми.
— Наверное, вам очень скучно лежать тут одному, — приветливо продолжил Макгибур. — Я прикажу дочери, чтобы она почаще навещала вас. Бедняжка не знала, как себя вести в моё отсутствие и стеснялась. Хотите, вам принесут книги из библиотеки? Моя сестра слишком недогадлива. Она предполагает, что покой, прописанный доктором, есть полная недвижимость!
Присутствие господина Макгибура словно наполнило старый дом жизнью, и в коридоре то и дело слышались чьи-то шаги. Так и теперь.
— Фредерик, как вы себя… — с громким восклицанием вошёл в дверь Франциск Медина и тут же хотел попятиться назад. — Простите, сэр, я…
— Конечно, посидите с нашим больным! — отозвался господин Макгибур. — Ему приятнее ваше общество, нежели болтать со стариком! А мы пока пойдём и с господином нотариусом обсудим наши стариковские дела за рюмочкой хереса!
И удалился с пожеланиями скорейшего выздоровления.
— Послушайте, сэр Фредерик! — воскликнул художник, расхаживая по комнате.
— Давайте просто Фред, — предложил больной.
— Ну хорошо! — согласился молодой человек, бросаясь в кресло, отчего его ухоженные каштановые локоны разлетелись веером и снова улеглись на шею.
— Происходит что-то странное! — шёпотом поведал живописец. — Представляете, кто-то дорисовывает вместо меня портрет!
— Может, леди Глория тайком старается изобразить себя покраше? — предположил Фред.
Куда уж краше, усомнился художник. И что касается приукрашений, то как раз не в этом дело — потёк задний фон. Франциск изобразил на нём цветник, как раз тот самый, который так живописно расположился в старых развалинах. Там цветут шпалерные розы. Они очень красиво сочетаются с нежно-персиковым цветом платья леди Глории. К тому же, на портрете её явно наделили более насыщенным цветом лица.
Фредерик не утерпел и, одевшись потеплее, направился вместе с новым приятелем в библиотеку.
Действительно задний фон представлял собой нечто странное. Пурпурные розы побледнели и растеклись, а сочная зелень словно выцвела. В целом шпалера выглядела так, словно на неё смотрели сквозь мутное и неровное стекло. Зато стоящая на её фоне девушка была по-прежнему прекрасна. Блеклый фон немного отобрал у неё краски, лицо её теперь казалось матово-светлым, что очень впечатляюще сочеталось с чёрными волосами и эффектной белой прядью.
— Что происходит? — прошептал Фредерик, едва тронув пальцем краску. На пальце не осталось ничего. Если кто и дописывал картину, то явно не вчера. Красочный слой был твёрдым.
— Это мистика, — тоже прошептал Франциск.
Обед Фредерику принесла в спальню сама леди Глория. Он так переполошился, что залился краской, как томат. В той чопорной среде, в которой его сватали, такое просто невозможно. Чтобы незамужняя девица входила в комнату к молодому человеку, лежащему в постели!
— Я вижу, вы шокированы, — спокойно заметила леди Глория. — Однако, я тоже виновата перед вами. Мне следовало вас предупредить, что купание на озере опасно.
Такое объяснение было неубедительным, и сэр Фредерик скорее взялся за ложку. Как следовало ожидать, суп был безвкусным.
— Здесь у нас простые нравы, — сказала леди, став у окна и не глядя на жениха. Она подняла руки, держась за раму, отчего её стройная фигура выгодно смотрелась на фоне серого света, льющегося из окна. — Наверно, вы привыкли к церемонности модных гостиных.
Сэр Фредерик торопливо глотал суп, пока она не видит, — боялся закашляться под её светлым взглядом. И поэтому ничего не ответил.
— Хотите, я вам почитаю? — обратилась к нему девушка. — У нас богатая библиотека. Папа, как ни беден, но выписывает все новинки из Лондона.
Фредерик уже избавился от супа и даже от салфетки, и теперь обрёл возможность говорить свободно.
— Да, леди, — согласился он, полагая, что как-то надо общаться с будущей женой. Возможно, салонные нравы в самом деле чересчур строги. Попробуйте заговорить с девицей под огнём прицельных взглядов полутора десятков тёток! В самом деле, жизнь в провинции намного проще! До сих пор он думал, что незамужние особы умеют только отрепетированно танцевать и кратко отвечать на несложные вопросы. В случае затруднений они прибегают к вееру. У них с тётками существует язык тайных жестов. Любой незапланированный ход с противоположной стороны, и на сигнал опасности прибегает тётка. Поэтому свободная непринуждённость леди Глории вызвал во Фредерике что-то вроде головокружения. Он стеснялся шёлкового одеяла и своей голой шеи.
— Мне нравится Шекспир, — просто сказала девушка и подвинула к его кровати и без того близко стоящее кресло.
Наверно, в этом что-то есть, зачарованно подумал Фредерик. Уже не юный возраст придаёт женщине известный шарм. Будь она замужней дамой, то растворилась бы в хлопотах по дому. Была бы семнадцатилетней барышней на выданье, глупо хихикала бы в веер. Но Глория была ни то и ни другое. Возможно, когда-то несостоявшаяся свадьба стёрла с её лица краски юности. Тот портрет явно рисовался для кого-то. Может, это сделало её такой сдержанной и при том непринуждённой. Она похожа на благородное вино: пять лет выдержки, и аромат стал тоньше.
