Он слышал голос Меган только тогда, когда тот говорил из тела Линды. Но в отчаяние и смятение его повергло не это печальное открытие. Глубоко внутри него зрела другая боль, усиливая вновь возникшее покалывание под кожей: никогда раньше этот голос не выступал против него, не говорил того, чего никогда не сказала бы настоящая Меган.
Делмар вышел из спальни и вернулся назад с книгой. Положил ее на кровать. Сам сел рядом с Линдой и принялся орудовать ножом и паяльной лампой. Слезы по-прежнему текли по лицу.
Он снова взялся за книгу и начал читать вслух.
Под вечными тучами было темно, но он знал, что делать. Он пересек зеленеющие пастбища, трава на которых всегда была густой и сочной, сколько бы ни паслись на ней лошади. Он прошел мимо выжженного круга, узоры в котором сияли и пульсировали с ранее невиданной им силой, посылая молчаливое, но грозное предупреждение. Он оставил круг за спиной и вошел в туман, полностью поглощенный мыслями о послании, которое собирался передать.
Шорох его шагов в густом тумане стал тише, затем совсем пропал. Казалось, что он идет по туману, а не по влажной траве.
Он сделал десять шагов, двадцать, тридцать, а потом внезапно — так птица бьется о стекло — туман закончился. Его земля закончилась. Весь мир закончился.
За гранью: океан нечеловеческой плоти, видимый из-под воды.
Точно так же, как защитный круг, который он нарисовал в отчаянной и неудавшейся попытке спасти жену и дочь, создал прозрачный барьер, отгоняющий прочь жутких тварей, так и этот остров здравого смысла, выросший из крови его дочери и путаных рассказов его отца, образовал преграду, не пропускающую внутрь поглотившее весь мир безумие. Он и то, что осталось от его семьи — эта отвратительная черная тварь, которой пришлось принять облик его жены, когда заклинание коснулось окровавленных останков Линды, но от дочери осталось слишком мало, чтобы можно было превратиться и в нее, и сохранился только голос, — он и его семья сейчас обитали в единственном мирном убежище, этом пузыре в брюхе пожравшего весь мир чудовища.
По другую сторону преграды, с силой прижимаясь к ней, пульсировали розовые полупрозрачные жгуты, толщиной с автоцистерну, разбухшие от текших по венообразным протокам рек ихора. Эти щупальца гигантского кракена двигались медленно, как слизни по стеклу, а в промежутках между ними пенилась и кипела протоплазма. Иногда пузыри походили на лица. Иногда между огромными извивающимися конечностями проскальзывали твари поменьше — чудовищные отродья с глазами вдоль позвоночника или амебоподобные создания, просачивающиеся сквозь узкие влажные участки пространства и постоянно отращивающие рты и многосуставные руки. Иногда появлялись серые существа без кожи, отдаленно напоминающие людей. Они отчаянно старались взобраться на незримую преграду, а потом потоки жидкости смывали их прочь и уносили в густой органический суп.
Теперь Делмар понимал все. Если тучи и туман вокруг его фермы когда-нибудь рассеются, небом и горизонтом для него станут эти образы.
Он не мигая смотрел в вызывающий тошноту хаос:
— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы они остались живы, — проговорил он, вытягивая вперед руки. — Чтобы это место осталось живо. Все, что я могу. Я никогда, никогда не дам тебе того, что ты хочешь.
Позади скользких розовых щупалец открылся огромный глаз. Делмар видел его даже сквозь слои червеобразной плоти.
И когда распахнулся глаз, вдоль всех плотных извивов розовой полупрозрачной плоти раскрылись поры. Они сжимались и разжимались, как втягивающий воду осьминог. Может быть, именно от них исходил звук, который Делмар слышал как бесчисленные голоса, слившиеся в единый шепот. В твоей раковине время идет вперед и когда-нибудь подойдет к концу. Снаружи время застыло. Снаружи твое будущее — это настоящее. Снаружи ты с нами, и всегда был с нами, всегда будешь. Твое будущее — наше настоящее.
Пока исходящие из пор голоса шептали свои слова, над глазом возник невообразимо огромный рот. Между губами ползали какие-то твари. А где-то за шевелящейся тьмой кричал человек. В его крике было столько боли, что Делмар даже представить не мог, что же это существо сделало с ним. Человек кричал, кричал и кричал, снова и снова, а потом, наверное, наступила мгновенная передышка, потому что вопли перешли в пронзительные душераздирающие всхлипы. Или то были слова мольбы, но Делмар не смог разобрать их, потому что человек снова закричал, и рот закрылся, отсекая все звуки.
Голос кричащего, всхлипывающего человека — это был его голос. Голос его будущего, которое наступит, когда рухнет безопасное убежище.
Знающие глаза Делмара были влажны от слез. Но голос его не дрожал:
— Они будут жить. Пока у меня хватит сил.
Уже уходя в туман, он услышал произнесенный миллионом шепчущих голосов ответ:
— Мы ждем.
Свет струился сквозь открытое кухонное окно. Делмар резал лук для омлета. Тихий ветерок охотно воспользовался его приглашением и залетел в дом.
Беспокойную ночь Делмар помнил очень смутно, но голос, его собственный голос, нашептывал ему в ухо, что сейчас надо все забыть, отсечь тревожные воспоминания, иначе груз знания не даст ему ощутить то счастье, что у него еще осталось, с тем, что осталось от его семьи, в то время, что еще было у него в запасе.
Что бы там ни произошло, сейчас это уже не имело значения. Он вдохнул теплый сладкий воздух, в котором ароматы травы мешались с запахами готовки, и понял, что справится со всем, что судьба сочтет нужным обрушить на него.
Шипение бекона на сковородке не могло полностью заглушить шум от льющейся на кафель воды. Линда была в душе. Омлет почти не требовал от него внимания: сначала бекон, потом яйца, чтобы они впитали запах. Линда всегда ругала его за эту порочную слабость — яйца, жареные в жиру от бекона, — но была не в силах устоять перед готовым блюдом. Злой поступок в доказательство моей любви, шутил он.
Он занес нож над беззащитной луковицей и замер. Из душа донеслось пение. Он не мог пошевелиться, потому что поющий голос принадлежал Меган, и это казалось неправильным, и часть его знала, очень хорошо знала, почему это неправильно, но не желала высказывать свои подозрения вслух. Так что он просто отмел все сомнения. Они не имели значения.
Назад к работе. Он поудобней уложил луковицу и придержал ее, снова занося над доской нож. Затем что-то привлекло его внимание. Он поднес руку к глазам. Сердце тяжело забилось.
На тыльной стороне безымянного пальца, сразу под обручальным кольцом, извивался черный отросток. Пока Делмар смотрел на него, отросток стал длиннее и выпустил два одинаковых ответвления, похожих на глаза улитки. Глаза повернулись к нему. Он ощутил болезненное покалывание где-то под кожей, и на краткий миг чужие образы наполнили его мозг — видение его собственного лица, огромного и чудовищного в своих размерах. Внутренний голос, который всегда успокаивал и предупреждал его, заговорил снова, но сказал только:
