Стефан удовлетворенно кивнул.
— Значит, рубины с алмазами действительно изготовлены вами? — уточнил он.
— Именно так. — Взгляды польского короля и венгерского графа скрестились.
— И вы способны повторить этот опыт? — спросил монарх, помолчав.
— Если буду располагать соответствующим оборудованием и необходимыми материалами, — сказал Ракоци. — Без этого у меня ничего не получится.
— Понимаю, — буркнул Баторий. — Все, что потребуется, вам предоставят. Сможете ли вы в этом случае изготовить к весне коллекцию таких самоцветов?
— Безусловно, ваше величество, — сказал Ракоци. По спине его проскользнул холодок, не имеющий ни малейшего отношения к гулявшим по комнате сквознякам.
Стефан решительно хлопнул в ладоши.
— Как только улягутся снегопады, в Москву отправится группа иезуитов. Я хочу, чтобы вы к ним примкнули.
— В сутане? — спросил Ракоци.
— В своем одеянии. Как мой посланник и дворянин, изгнанный турками из родового гнезда. Вы знаете, что они собой представляют, и сможете это красочно описать. — Баторий поморщился и вновь потер ногу. — Если окажется, что царь Иван слишком взвинчен, чтобы воспринимать разумную речь, поднесите ему ваши камни. Блеск самоцветов должен сделать его покладистым, раз уж он верит в их силу.
Ракоци поклонился.
— Ваше величество беспокоят какие-то боли? — спросил он осторожно.
Баторий неохотно повел плечами.
— По временам. В прошлом году попал под пулю, и вот… — Его голос дрогнул, смягчился. — Сегодня рана особенно разыгралась.
— У меня есть снадобье, способное вам помочь. Не соизволите ли им воспользоваться?
Стефан покачал головой.
— Нет. Меня давно уговаривают решиться на что-то такое. Я знаю, настойка из маковых зерен прекрасно снимает боль, но она также воздействует и на мозг, лишая нас возможности связно мыслить.
Ракоци улыбнулся.
— Это средство ничуть не влияет на ясность мышления. В нем нет усыпляющих компонентов. — Он помолчал, давая Баторию возможность обдумать его слова. — Применение этого снадобья не сопряжено с чем-либо сложным. Принимайте его раз в день перед ужином — вот и все.
— Интересное предложение, — проговорил Стефан, невольно загораясь надеждой. — Что же это — еще один плод алхимических экспериментов?
— Да, — кивнул Ракоци, не очень греша против истины. Ведь алхимия зародилась в Египте, а именно там он и научился изготавливать это лекарство — более трех тысячелетий тому назад.
— Сколь же разнообразны ваши таланты, — задумчиво пробормотал король и, пожевав губами, прибавил: — Я, возможно, воспользуюсь вашей любезностью. — Граф вызывал в нем все большее уважение. — Признаюсь, я полагал, что молва несколько преувеличивает ваши достоинства, теперь же начинаю думать, что они скорее недооценены. — Он похлопал собеседника по плечу с той дружеской фамильярностью, которая вознесла бы на седьмое небо многих из его приближенных. Но Ракоци хорошо знал цену подобным жестам. Милость монархов подчас таит в себе больше опасности, чем их гнев.
— Ваше величество, — произнес он с надлежащей учтивостью, — все мои скромные навыки в вашем распоряжении. — Он отвесил поклон и прибавил: — Даже в Москве.
Эти слова заставили короля ухмыльнуться.
— Я также слышал, что вы недурной музыкант и владеете несколькими языками.
Ракоци понял, что лед под ним все еще тонок, и потому ответ его был осторожен:
— Я иногда музицирую, развлекая себя, и немного знаком с некоторыми из европейских наречий.
Стефан с глубокомысленным видом кивнул.
— Но Англия — не Европа. Входит ли в ваши познания и английский язык? Ведь в Московию наведываются британцы, закупая канаты для своих кораблей. Из бесед с ними, мне думается, можно было бы многое почерпнуть.
— Я понимаю английский говор, — сказал Ракоци, владевший английским столь же свободно, как и дюжиной других языков.
Что-то еще занимало мысли Стефана. Он озабоченно тряхнул головой.
— Да, чуть не забыл! А русский вам внятен?
Ракоци поклонился еще раз.
— Служить вам, ваше величество, огромная честь для меня, — сказал он по-русски, подавляя невольный вздох.
* * *
Письмо Этты Оливии Клеменс. Лондон. Написано по-латыни.
«Ракоци Сен-Жермену Франциску Оливия-римлянка шлет свой привет!
Значит, теперь Московия, как я понимаю? Мало тебе было турок, ты собираешься к русским? И не пытайся вкрутить мне, будто тебя туда гонит не собственное желание а приказ польского короля. Ты, если бы захотел, легко убедил бы. Батория не посылать тебя в эти дикие земли. Я не приму никаких оправданий. Впрочем, ты к ним и не прибегнешь, как не прибегал никогда.
И все же я раздосадована, мой друг, и даже раздражена, если хочешь. Я давно свыклась с жизнью от тебя вдалеке, но ведь не настолько! И потом, как мы будем сноситься? Разумеется, мне приятно было узнать из твоего письма, что ее величество королева английская намеревается отправить в Москву своих дипломатов (я проверяла, это действительно так), но твое предположение, что посольских курьеров можно будет использовать как почтальонов, полнейшая чушь. Ты не знаком с Елизаветой Тюдор и не имеешь представления о ее нраве. Достаточно сказать, что она унаследовала от своего отца приступы бешеного неистовства и добавила к ним железную волю. Я видела ее в ярости, и этого мне хватило, чтобы, в любой момент быть готовой взять ноги в руки и перемахнуть через пролив.
Еще меня удручает твое удаление от мест, где ты рожден. Я сама давно не бывала в милом мне Риме и знаю, что это такое. Ящики с землей родины, не то же, что родина. Они, конечно, дают нам поддержку, но отнюдь не с лихвой. Ты пишешь, что в твоем багаже их достаточно. Надеюсь, это соответствует истине, ибо слишком огромное расстояние отделяет Москву от Венгрии, или Дакии, или как там еще называются твои горы. Только не говори, что у тебя есть опыт длительных путешествий. Опыт опытом, но ты сильно рискуешь: ты единственный пострадаешь, если что-то пойдет не так.
Да, а все же насколько длительным обещает быть твой вояж? Ты об этом почему-то помалкиваешь и лишь сообщаешь, что Баторий каких-либо сроков не называет. Быть может, попробуешь сам догадаться? Возможно, он хочет томить тебя там, покуда Русь не войдет в состав Польши? Ха-ха. Это шутка, хотя и не очень смешная. Впрочем, от твоего Батория можно всего ожидать.
Кстати сказать, ее величество упорно именует его Стефаном, а не Иштваном, хотя русский царь для нее по-прежнему Иван, а не Иоанн. Елизавета — женщина весьма жесткая и не терпит даже намека на непокорство, в чем пришлось, к несчастью, убедиться отцу Эдмунду Кэмпиону. Кроме того, она игнорирует перемены в календаре, провозглашенные Папой. Можно было бы счесть это чем-то из ряда вон выходящим, если бы хоть какое-нибудь начинание Ватикана было одобрено ею. Поэтому Англия и католическая Европа будут расходиться в календарном счислении на десять дней, что, если вдуматься, сулит одни неприятности, но это, собственно, не наша забота.
