Диана Несторовна впускает Костю сама, не позволяя мне подниматься. Мне слышно, как она спрашивает:
– Это ещё зачем?
Костя отвечает тихо и смущённо, слов я не могу разобрать. Слышу, как шуршит пакет на кухне, хлопает дверца холодильника. Потом закрывается входная дверь. «Это ещё зачем?» – это о букете цветов, который Диана Несторовна вносит в комнату. Большой, красивый букет с жёлтым бантиком.
– Где у тебя ваза, золотце? А, вот, вижу. – Берёт с полки вазу и, усмехнувшись, поясняет: – Это от Кости. Он приносит тебе извинения. Рвался к тебе, но я его не пустила: нечего ему здесь делать.
Цветы придают моему столу необычный вид, и я уверена, что в них не прячутся скорпионы. Глядя на них, мне хочется улыбаться. И мне почему-то жаль, что Диана Несторовна не пустила Костю.
Она посмеивается:
– Переживает парень. Сбить человека – всё-таки не шуточное дело. Слава Богу, что ты не слишком пострадала.
– Я и с Алей так же познакомилась, – зачем-то говорю я.
Слёзы капают на подушку, Диана Несторовна вздыхает, стоя возле стола и делая вид, что любуется цветами. Потом, повернувшись лицом ко мне, говорит резко:
– Глупости это всё! И ничего хорошего из этого не проистекает.
– Вы о чём? – всхлипываю я.
Она присаживается рядом, глядя на меня суровыми, потемневшими глазами.
– Ты для Альки – всё. Без тебя она не хочет и не может ни улыбаться, ни жить, ни работать. Мне больно видеть её такой... потерянной. Она как будто больше не видит смысла жизни. Она вянет и чахнет без тебя. Если ты думаешь, что так для неё лучше, то у меня другое мнение на этот счёт.
Я молчу, сердце рвётся от боли. Пусть Альбине плохо, но так она, по крайней мере – может быть – останется невредима...
– Впрочем, дело твоё, – сухо и устало говорит Диана Несторовна. – В твоей личной жизни ты сама хозяйка, и я тебе указывать не стану. Но знай, что ещё никого в своей жизни Алька так не любила, как тебя. Это я тебе говорю как человек, который кое-что повидал и знает, что к чему.
За дверью моей комнаты слышатся шаги.
– Настя... Настя!
Это проснулся отец. Как зомби, он бродит по квартире и зовёт меня, и от его голоса, страдающего и слабого, у меня внутри всё рвётся на части.
– Мне плохо, Настя... Купи мне пива...
Я плачу от бессилия, ужасно раскалывается голова. Брови Дианы Несторовны сдвигаются.
– А ещё мужик, – говорит она тихо. В её голосе слышится презрение.
Отец открывает дверь, и Диана Несторовна поднимается на ноги.
– Здрасьте, – бормочет отец. – А вы кто?
– Риберт, – звенят ледяные кристаллики. – Диана Несторовна. Вы, если не ошибаюсь, отец Насти? Давайте пройдём на кухню, мне нужно сказать вам пару слов.
Я приподнимаюсь на локте, и Диана Несторовна говорит спокойно и ласково:
– А ты лежи, солнышко. Не надо вставать. Доктор сказал – покой, вот и соблюдай его. Всё будет хорошо, не волнуйся.
Я не знаю, о чём она говорит с отцом: я ничего не слышу от сверлящей, сводящей с ума головной боли, которую, как мне кажется, тоже наслал на меня Якушев. Всё, что мне нужно – глоток дождливого шёпота, единственного правдивого голоса в этом мире лжи и иллюзий, но он молчит: в окно льётся нестерпимое солнце.
– Ну, как ты, золотце?
Надо мной склоняется Диана Несторовна. Ей не нужен мой ответ, чтобы понять, что всё плохо; на её ладони белеют две таблетки, которые я без раздумий глотаю, запив водой.
– И возьмите себя в руки, Пётр Иванович. Это, в конце концов, не по-мужски! Ну, уволили – что такого? Это ещё не конец света. Найдёте другую работу. Раскисать, заглядывать в бутылку – это удел слабых, а вы не производите впечатление слабого человека. И не вздумайте посылать Настю за пивом: у неё сотрясение мозга, она на ногах стоять не может. Вам бы не пить, а присматривать за ней! Я бы сама с ней осталась, но не могу – надо ехать на работу. Дайте слово, что бросите все эти глупости и не будете подводить Настю. Ей и так плохо сейчас.
– Всё... всё будет нормально, – клятвенно обещает отец.
– Ну, тогда закрывайте за мной дверь. Настенька, – Диана Несторовна гладит меня по голове, – я тебе ещё позвоню. И ты звони, если что-нибудь понадобится. Ну всё, отдыхай, лапушка.
Они с отцом идут в прихожую, но Диана Несторовна возвращается ко мне и что-то суёт мне под подушку.
– Всё, солнышко, я пошла.
Через минуту ко мне заходит отец. Он садится и долго молчит, думая о чём-то с тяжкой сосредоточенностью, глядя перед собой застывшим взглядом, и его молчание уже начинает нервировать меня.
– Серьёзная дама, – произносит он наконец. – Откуда она вообще взялась, а?
– Это сестра Альбины, – отвечаю я.
– А, – говорит он. И добавляет: – Настенька, я тебя больше ни о чём в жизни не попрошу... Вообще никогда. Купи мне полторашечку пива, последнюю. А?
Отдавая отцу последние сто рублей на пиво, я не знала, что эта полторашка будет действительно последней. Я сказала, что не могу никуда идти, и это было правдой: у меня кружилась голова и всё расплывалось перед глазами. Я дала отцу деньги и отпустила в магазин.
Лучше бы я этого не делала. Когда дверь за ним захлопнулась, я сунула руку под подушку и вытащила свёрнутые пополам пять тысячных купюр и две по пятьсот рублей. Преодолевая головокружение, я дотянулась до телефона, чтобы позвонить Диане Несторовне и сказать, что ей не следовало это делать, но в этот момент телефон сам зазвонил. Это была Альбина.
– Настя... Настя, как ты? Диана сказала, что тебя сбила машина и у тебя сотрясение! Утёнок, как ты себя чувствуешь?
Я зажала себе рот рукой, чтобы не разреветься в трубку. Кое-как взяв себя в руки, я собрала все свои силы и сказала как можно более спокойно и холодно:
– Я в порядке, Аля. Пожалуйста, не звони мне больше, – и разъединилась.
Недоумевая, когда Диана Несторовна успела рассказать Альбине о случившемся, я жалела о том, что так разоткровенничалась с ней об истинной причине, по которой я решила оставить Альбину. Вполне могло статься, что она и это разболтала: уж очень её волновало всё, что касалось меня и Альбины. Альбина звонила ещё несколько раз, но я не ответила.
Между тем прошёл уже час с тех пор, как отец ушёл в магазин за пивом, хотя это должно было занять не более десяти минут. Я начала беспокоится и жалеть, что сама не пошла за проклятым пивом, – тогда отец был бы дома, и мне не пришлось бы тревожиться за него. Что могло случиться? Я терялась в догадках, а время шло.
* * *
Я всё пытаюсь проснуться, но никак не получается: видно, это происходит всё-таки наяву. Наяву был звонок из милиции, наяву сухой голос спросил, кем мне приходится Головин Пётр Иванович, а после моего ответа сказал, что мне нужно прийти на опознание.
