— Что объясняет, почему она почувствовала необходимость открыть дверь, — кивает Хартбиф.
— Именно, — поворачивается к ним Луна. — Это запах позволил мне придти к выводу, что шаровые молнии — это не вы. Наоборот, вы спрыгнули с башни, чтобы избежать атаки с их стороны. Вы приземлились в бак, содержащий дождевую воду с уриной…
— …оставшийся от эксперимента, имевшего целью установить, способны ли одноклеточные организмы к трансформации, — продолжает Хартбиф. — К нашему огорчению, эксперимент не удался.
— Но зато бак спас нам жизнь, — добавляет Вольта.
— Естественно, не удался, — продолжает Луна, не спуская глаз с животных перед собой. — В баке аккумулировались отходы окружающей среды и соединились с молекулами кальция, связали его. Но, доктор, я понимаю нечто большее.
Коровы снова движутся на них, но Вольта машет на них базукой. — Давай дальше, золотко.
— Сами по себе трилобиты не обладают кальцием к количестве, достаточном для полной трансформации. Вместо этого давайте взглянем на самих повелительниц кальция, животных по виду, чьё постепенное развитие в конце концов позволило им в совершенстве контролировать отток кальция. — Луна взмахивает пальцем на нервно жующего жвачку Гусси. — Вы! Это вы привели трилобитов. Вы научили их трансформироваться. Это ваша наёмная армия по уничтожению человечества!
Коровы в изумлении распахивают рты. Гусси перестаёт жевать.
Хартбиф бьёт себя по лбу. — Как я мог проглядеть! Это настолько очевидно!
— Скоро поймёте, — улыбается она ему. — Близится ваша собственная трансформация. Я чувствую её запах. — Луна поворачивается к тёлкам. — Как ваш лечащий ветеринарный врач, я рекомендую вам с миром вернуться в загон.
Устрашённые такой речью до нужной степени животные немедленно подчиняются.
— Должен же быть способ их остановить. — Хартбиф спешит запереть загон. — Немедленно приступаю к новой серии экспериментов.
— Я и это знаю, — говорит Луна.
— У вас есть идея? — Хартбиф в восхищении всплескивает руками.
— Мы поедем в Техас, где и началась их интервенция. Затем мы обработаем фтором клеверные пастбища.
— Остроумная мысль. — Опускает оружие Вольта.
— Скажем, так. — Хартбиф принимается царапать в записной книжке. — Связать молекулы кальция. Каждая корова, которая попытается трансформироваться, выделит в свой организм смертельную дозу фтора. Токсичность его нам всем известна.
— Пойду заведу машину, — предлагает Вольта.
— Времени нет! — Из кармана Хартбиф вытягивает сложенный лист фольги. Протягивает его Луне. — Ну что ж, милочка. Заслужили. Теперь наденьте блестящей стороной наружу, а то странные мысли полезут.
— Спасибо. — Луна водружает корону на голову. — Но предупреждаю — задача непростая. Стоящий во главе заговора скот использует против нас все доступные средства. Мы должны сохранять бдительность, предупреждать их шаги. Также нам следует предусмотреть побольше эротических сцен, а может, и целый фильм.
— Любопытно. — Вольта потирает подбородок.
— Я просчитаю физиологически наиболее эффективные позиции. — Хартбиф подымает руку к своей короне.
— Вперёд! — Луна протягивает руку и касается одной из штучек, понатыканных на короне, — ту, от которой пахнет хитрой микроэлектроникой Хартбифа, способной мгновенно переносить их в пространстве. Остальные следуют её примеру. Вместе они устремляются в хотя и новый, но золотой век — в будущее, от которого разит уриной.
Дрожа как заяц, Стенли наблюдал за шествием Охотника по коридорам компании. Под длинным чёрным пальто массивные плечи колебались механической волной, порождённой соитием металла и плоти. Стенли были видны те места, где смещённые, усовершенствованные суставы ходили ходуном под покровом тяжёлой ткани. Невидимое лицо спеленала тьма под полями старой шляпы — лицо, зарешеченное переплетениями ржавого сплава.
В кулаке Охотника покачивалась коричневая сумка.
Стенли Паркер стоял в рядах сотрудников и с приближением шагов Охотника зажмурился. Когда он наконец приоткрыл глаза, у одного из коллег хватило духу улыбнуться.
— А как по-твоему, Стен? Головой вперёд или ногами?
Ближайшие к ним в толпе ухмыльнулись.
— Головой, о чём тут спорить, — встрял другой, когда сумку наконец всем стало видно.
В глубине извилистого коридора всё выходили и строились другие сотрудники, вызванные смотреть на зловещее шествие. Они рядами жались вдоль стен, подальше с дороги киллера.
— Тоже радость вытаскивать из лаборатории на это смотреть, — сказал Стенли.
— Перекур никогда не лишний, — отозвался первый.
С приближением Охотника они притихли. На днище холщовой сумки отпечаталось человечье лицо. Кровь, ещё не свернувшаяся, сочилась сквозь боковой шов и изредка падала на замызганный пол тёмными густыми багровыми каплями.
Охотники кормились за счёт таких вот представлений, и Стенли не сомневался, что и этот нёс в себе смерть не хуже прочих, усовершенствованный и модифицированный до той степени, когда почти не оставалось ничего человеческого. От мысли этой у Стенли свело желудок.
Ужас ходил здесь за всеми следом. За теми немногими сотрудниками, кто ещё пытался храбриться, компания даже сейчас следила своими электронными глазами. Всё контролировали Испытатели, выискивая малейшие признаки недовольства.
Улыбки вокруг исчезли и сотрудники рядом со Стенли протрезвели; каждый задумался о своём. Вот, ещё один решился всем рискнуть и бежать из компании. Некоторым в прошлом удавалось выбраться в город, но не более того. Рано или поздно их находил кто-то из Охотников.
Стенли поймал себя на том, что не мог отвести глаз от покачиваний головы. Чувство потери вернулось с новой силой. Всё, что было связано с Анной, пронеслось перед глазами. Вспыхнули в памяти спокойные, тихие минуты, когда казалось, что хоть один раз можно ни о чём не задумываться. Он всё ещё помнил её лицо. Подумал о мягкой, податливой её плоти и о том, как немыслимо была она хороша.
— Стенли, — сказал тихонько один сотрудник, — пора в лабораторию. — В тоне была нотка сочувствия: он был знаком с Анной.
Стенли оправил неухоженный костюм. Толпа разбредалась по своим местам, коридор пустел.
— Ты прав. Пора.
* * *
В своей комнате-одиночке Стенли сел на постель. Мгновение ему всё ещё чудилось, что Анна лежит рядом, но горячее её сонное прикосновение уже улетучивалось. Непроизвольно рука его сжала тонкую подушку. Он уже привык к этой тупой боли. Он уже привык к безнадежности. Куда денешься, привыкнешь.
