Ознакомительная версия.
Я оперся на ладони, изо всех сил пытаясь встать. Чьи-то руки помогли, подхватили, и я на радостях заблажил и зачертыхался.
— Слава Богу, — воскликнул Джелвин. — Хоть этот еще жив.
Я с трудом раскрыл свинцово-тяжелые веки и увидел сначала желтое небо в косой штриховке такелажа, потом Джелвина, который шатался, как пьяный.
— Что произошло, что еще стряслось, — заорал я, заметив слезы у него на глазах.
Он молча повел меня в мою каюту.
Обе кушетки были сдвинуты — там раскинулось огромное безжизненное тело Стевена.
При этом зрелище я сразу пришел в себя и стиснул ладонями виски. Голова Стевена была изуродована и дико распухла.
— Это конец, — прошептал Джелвин.
— Конец… конец, — повторял я, не вникая в смысл.
Джелвин принялся менять компрессы.
— Где брат Тук?
Джелвин бросил бинт и разрыдался.
— Его… как других… мы больше не увидим. Прерывистым голосом он рассказал то немногое, что знал.
Это обрушилось гибельно и мгновенно, как и все кошмары, которые ныне составляют наше существование.
Он был внизу — проверял смазку в моторе, — когда с палубы донеслись крики и стоны. Прибежав, он увидел, как Стевен ожесточенно борется, но с кем?… его окружала и сжимала гибкая, шаровидная, серебристая масса. Кожаный ремешок и парусные иглы валялись около грот-мачты, но брат Тук исчез — только с фала бакборта стекала кровь.
Я лежал без сознания. Вот и все, что он знает.
— Когда Стевен очнется, может он побольше расскажет, — вяло предположил я.
— Очнется? — горько усмехнулся Джелвин. — У него перемолоты суставы и внутренние органы. Это в буквальном смысле мешок костей. Он еще может дышать, благодаря своей мощной конституции, но, по сути, он мертв, как все остальные.
Мы оставили шхуну блуждать по прихоти ветра и волн. При уменьшенной парусности она явно проигрывала в скорости. Джелвин помолчал, потом проговорил, как бы рассуждая вслух:
— Опасность нам грозит главным образом на палубе.
Вечером мы заперлись в моей каюте.
Стевен дышал хрипло и трудно: окрашенная кровью слюна обильно текла и приходилось все время ее вытирать. Я повернулся к Джелвину.
— Спать, пожалуй, нам не придется.
— Какое там!
Судно умеренно качало. Несмотря на духоту, мы задраили иллюминаторы.
К двум часам утра меня одолела непобедимая дремота. В тяжелом отупении сверлящие, судорожные мысли расползлись вялым кошмаром. И, тем не менее, я мгновенно пришел в себя.
Джелвин даже не прикорнул. На его лице застыла мучительная гримаса — он пристально смотрел в потолок. Наконец, прошептал:
— Ходят на палубе. Я схватил карабин.
— К чему? Сидите спокойно… о, Господи!
Послышались быстрые шаги, потом беспорядочный топот, словно человек двадцать сновали туда-сюда. Джелвин покачал головой.
— Мы теперь вроде пассажиров. Работают за нас. В неясном шуме послышался знакомый звук: заскрипели штуртросы — очевидно, кто-то пытался маневрировать при встречном ветре.
— Увеличивают парусность.
— Черт!
«Майенская псалтирь» получила резкую килевую качку и затем взяла скачок на триборт, что заслужило одобрение Джелвина.
— Выйти на правый галс при таком ветре! Это монстры, пьяные от крови и убийств, но в морском деле они понимают. Лучший английский яхтсмен на призовой яхте не осмелился бы резануть ветер под таким углом.
— И что это доказывает? — добавил он тоном врача-диагноста.
Я безнадежно махнул рукой.
— Это доказывает, что мы идем определенным курсом, что имеется место назначения.
Я с минуту поразмыслил и добавил в свою очередь:
— А вдруг это не демоны и не фантомы, а такие же существа, как и мы?
— Знаете, это сильно сказано…
— Я хочу сказать, существа материальные, располагающие лишь естественными возможностями.
— Насчет этого я никогда не сомневался.
К пяти часам утра был произведен новый маневр, и шхуна снова изменила курс. Джелвин открыл иллюминатор — от густых облаков просочилась грязная белесая заря.
Мы рискнули крадучись выбраться на палубу. Никого.
Судно лежало в дрейфе.
* * *
Прошло два спокойных дня.
Ночные маневры не повторялись, но Джелвин заметил, что нас несет быстрое течение и мы следуем направлением, которое когда-то называлось северо-западом.
Стевен дышал все слабее. Джелвин приготовил ампулы и шприц. Время от времени он делал уколы нашему умирающему другу. Мы почти не разговаривали и почти ни о чем не думали. За себя я ручаюсь, поскольку глотал виски целыми пинтами.
При этом я лопотал только пьяную белиберду вместе с проклятиями по адресу школьного учителя. Среди обещаний оторвать голову, законопатить уши и прочего тому подобного Джелвин вдруг расслышал о книгах, которые учитель приволок на шхуну.
Он подскочил и принялся трясти меня за плечи. С пьяной важностью я твердил одно и то же:
— Капитан здесь кто? Не сметь!…
— Какой вы к черту капитан! Повторите! Что вы сказали про книги?
— Да в его каюте… полный чемодан латинского старья… не понимаю этого аптекарского жаргона.
— Я его знаю, я! Почему вы раньше не сказали!
Я только растянул губы в пьяной ухмылке.
— Наплевать. Капитан здесь кто? Вы обязаны ценить, уважать…
— Пьяный идиот, — крикнул он и побежал в каюту школьного учителя.
Жалкий, бесчувственный, неподвижный Стевен остался моим компаньоном в последующие часы одинокого пьянства. Иногда я принимался голосить:
— Капитан здесь кто?… Пожалуюсь… в адмиралтейство. Обозвать пьяным идиотом!… Меня, первого после Бога на корабле!… Так, Стевен? Ты свидетель… низкого оскорбления. Я его по доске… в море…
Потом я заснул.
* * *
Джелвин поспешно глотал сухари с консервами, его щеки горели и глаза пылали.
— Мистер Баллистер, школьный учитель ничего не упоминал о хрустальном шаре или о каком-нибудь кристалле?
— Он меня не посвящал в свои занятия, — проворчал я, памятуя об оскорблении.
— Ах, если б эти книги попались мне раньше! — Вы нашли что-нибудь?
— Проблеск… ниточка… Бессмыслица на первый взгляд. Непостижимо! Понимаете, непостижимо!
Он был ужасно взволнован. Я так и не смог вытянуть из него что-нибудь путное. Он снова закрылся в пресловутой каюте и я его больше не беспокоил.
Вечером он пришел заправить лампу керосином и не сказал ни слова.
Я лег спать и на следующее утро проснулся очень поздно. В каюте школьного учителя.
Ознакомительная версия.
