Ознакомительная версия.
– Не пойдет, – флегматично заметил Синявский, потянувшись за печеньем. – Политика, малыш, очень сложная вещь. Ты прав, у нас с Японией тяжелые отношения: мы заявили, что считаем Южный Сахалин своей территорией, не признаем Портсмутский мирный договор 1905 года[28]. Далее по привычной схеме: кадетские движения закидывают яйцами японское посольство, главный санитарный врач (барон Нисин) находит вредные вещества в холодильниках «Сони» и радиоактивные излучения в ТВ «Панасоник». Даже утюг «ДжиВиСи» запрещают по причине, что его используют для пыток братки дона Бигганова – дабы сломать хребет организованной преступности. Ну и венец всему – половину столичных суши-баров прикрыли: и лосось оказался несвежий, и рис просроченный, и васаби – из рязанской редьки. Знаешь, в чем подвох? За месяц до выборов японский император позвонит государю, они помирятся, рекламу с самураем снимут, а мы пролетим с баблом. Посему вариант с японцем пока отложим.
– Тогда давайте так сделаем, – не унимался Матвей. – Простой, незамысловатый рекламный ролик. У Госдумы стоят мастеровые в замасленной одежде, бородатые крестьяне с плугами, упитанные розовощекие лавочники, многодетные матери, детишки в носу ковыряют. И тут раскрывается дверь, выходит государь в горностаевой мантии, улыбается всем родной такой улыбкой, простирает руку и говорит ласково: «Велкам!»
– Фигня, – сокрушил юношеский креатив Синявский. – Какой, в жопу, велкам? У нас подъем державного патриотизма, мы стараемся избавляться от иностранных слов, а тут такая лажа. Читал свежие рекомендации министра просвещения? Его превосходительство рекомендует называть Интернет «общесетью», мобильник «рукотрепом», окей – «гой еси», автобус – «самоездом». Я думаю, чиновники просто поседели уже. Кроме того, английское выражение в свете нашей грызни с Британией неуместно.
– Гой еси, – послушно кивнул Матвей. – В таком случае у меня все.
Еще пятнадцать минут ушло на уточнение деталей насчет проекта татуировок на девичьих задницах, а также обсуждение сценария видеоклипа, в основу которого легла первоначальная мысль Матвея. В ходе яростного мозгового штурма сотрудникам Crown удалось выработать, по словам Синявского, «суперски креативную вещь». Начало ролика оставалось прежним: статный государь в богатырских доспехах, остроконечном железном шлеме выезжал во чисто поле на слоне (слон куда мощнее «избитого» белого коня, к тому же это прозрачный намек для Запада на возможный альянс с Индией), снимал головной убор и истово крестился на белоснежную пятиглавую церковь. Из чиста поля били, играя на солнце янтарем, фонтаны чистейшего меда. Каждую секунду вокруг императора из воздуха материализовались люди: девицы в традиционных, но смелых мини-сарафанах, румяные воины с автоматами Федорова, ограниченное количество калмыков и якутов в национальных одеждах, клерки в отглаженных костюмах, пчеловоды с сеточками на лицах и могучие жнецы с серпами в руках. Между золотых куполов храма искрой вспыхивало радужное сияние – в отблесках появлялся Иисус Христос, держа во рту гвозди, он деловито прибивал на церкви растяжку: «Голосуйте за партию помазанника Божьего». В финале по экрану искрой пролетала надпись: «"ЦАРЬ-БАТЮШКА" – ПОЧУВСТВУЙ НАШУ ЛЮБОВЬ!» Довольный Синявский пообещал: если рекламу отвергнут, они смогут подкорректировать ее на компьютере и спихнуть любому мясокомбинату, стоит лишь заменить выезд на слоне на изображение сорта колбасы.
Света и Оля выбрались из офиса, кутаясь в короткие полушубки из песца, едва прикрывавшие колени. Света с великим усилием открыла машину замерзающими пальцами – она попыталась завести мотор, но с первого раза это ей не удалось. Дожидаясь, пока подруга справится с управлением, Ольга бессильно закурила, разглядывая окрестности. Через дорогу располагался круглосуточный суши-бар «Цусима», у витрины которого, леденея на ветру, самоотверженно стоял пикет молодежной монархической организации «Лейб-гвардия», призывающей православных «отказаться от японских харчей». Им повезло: из бара вышел студентик в форменной фуражке, несущий с собой пакет и пластмассовые мини-лапти для еды. Участники пикета, надеясь согреться в движении, атаковали его с трех сторон: кто-то пихал студента в грудь, кто-то спрашивал про совесть.
– Японец хренов! – прорезал мрачное шоссе яростный девичий голос.
– Да какой я японец? – мямлил студент, отступая к витрине. – Русский я…
Оппонентов это ничуть не смутило.
– Так что ж ты, собака, суши-то жрал, если русский?
Студента смяли вместе с пакетом. Машина с грехом пополам наконец завелась, и Оля нырнула в ее теплое нутро. Автомобиль выехал на Трехрублевское шоссе – как и любой водитель, недавно севший за руль, Света рулила медленно и осторожно, опасаясь ледяных участков на дороге. Внимание Оли, зевавшей на сиденье рядом, привлек построенный в необычном стиле коттедж за высоким забором с колючей проволокой, особенно выделялись фигурные башенки. Она сразу вспомнила, что видела этот домик в недавнем телерепортаже – кажется, года два назад туда переехала писательница Ксения Смелкова. На третьем этаже, где по идее должна располагаться спальня, розовым светом светились два окна.
«Надо же, – удивилась Оля. – Четвертый час ночи, а она еще не спит».
Шторы в спальне были плотно задернуты. Уносясь в сторону центра, Оля успела подумать, какой у них необычный цвет. Натуральный гламур.
Глава двадцать седьмая
Купель
(23 февраля, четверг, под утро)
Уснувший за компьютером Каледин был поднят через час звонком из департамента полиции. «Опять убийство?» – сонно спросил он абонента на другом конце провода и получил утвердительный ответ. К счастью, вести машину в состоянии зомби не пришлось – за ним заехал фотограф Терентий Лемешев. Едва прикасаясь к обтянутому кожей рулю, Лемешев несся на скорости в 150 км/час – снег летел из-под колес, машину заносило на поворотах, она жалобно бренчала всеми деталями одновременно. В салоне неприятно пахло бензином – имперский автопром медленно умирал и все последние годы выпускал настоящую рухлядь. В сороковые годы генерал Корнилов позавидовал проекту каудильо Гитлера, поставившего на конвейер «народный автомобиль для каждого австрийца» – то бишь Volkswagen, и тоже учредил пару патриотических автопроектов: «Православная карета» (сокращенно «Пракар») и «Донской казак» (соответственно «Донказ»). Как всегда в империи, получилось с точностью до наоборот. Машины стали стоить бешеных денег, качества были хренового, а в самой экономичной версии «Донказа» людям приличного роста приходилось сидеть зажав коленями уши. Терентия руководство премировало последней моделью «Пракара» на сорокалетний юбилей, в честь двадцати лет беспорочной службы в полиции. Тут хочешь не хочешь, а будешь ездить.
Ознакомительная версия.
