— Что ты ему сказал, что он так завелся?
— Попросил прийти домой к семи, — тогда мы вместе поужинаем. Он сказал, что не голоден, я сказал: «Будь дома». Вот и вся дискуссия. Похоже, он не выполнил мою просьбу.
— Мам, на Линкольне футболка с «траханьем».
— Спасибо, что сказала, Грир, но ты знаешь, что сказала только затем, чтобы произнести это слово. Не думай, что можешь меня обмануть.
— Лил, у меня появился замысел нового комикса. Я хотел бы уйти сразу после ужина, вернуться домой и поработать. Ведь у тебя сегодня смена кончается рано? Может, ты привезешь домой Мисс Маффет?
—Конечно. Сначала надо будет заехать в супермаркет, но ничего, если мы ляжем спать чуть позже обычного?
Грир покачала головой, одно за другим зачитывая вслух названия блюд в меню.
— Ты сегодня замечательно выглядишь. Длинные волосы тебе очень идут.
— Ой, Макс, правда? Спасибо. Думаю, сегодня я как столетняя старуха.
— Нет, ты чудо. Ты из тех, кто с возрастом только хорошеет. Мне очень повезло с тобой, ты знаешь?
Мы часто делали друг другу комплименты. Я не знал более счастливой пары. Ни то, что Лили похитила Линкольна, ни то, каким он стал, не могло разрушить нашу любовь — с годами мы любили друг друга все больше и больше.
— Спасибо. Мило с твоей стороны.
— Правда, я не льщу. Так что мы будем есть?
Несмотря на приятный семейный ужин с оживленной беседой, жестикуляцией и смехом, мы с Лили, то и дело, украдкой оглядывали зал — вдруг пришел наш мальчик. Иногда наши взгляды встречались, и один из нас поднимал бровь, словно говоря: «Что делать? Малыш не придет».
Но он нас удивил.
— Макс, я сегодня хотел кому-то сказать, сколько газет печатают «Скрепку», но точно не мог вспомнить. Что-то около трехсот?
— Да, чуть больше, но вроде того.
— Привет, мам.
— Линкольн! Привет! Давай садись.
— Привет, Линкольн. Хочешь сесть рядом со мной?
— Привет, Гр-р-ри-и-ир. Не-а, я хочу сесть рядом с папой. Прямо посередке старой доброй семейки.
Он с шумом отодвинул стул справа от меня. Садясь, хлопнул меня по плечу.
— Как дела, Макс? Как дела у нашего старого кормильца?
— Хочешь есть?
— Я уже говорил, что не голоден. Пришел просто, чтоб повидать вас, ребята. — Отбивая ритм на столе, Линкольн запел песню о «воспитании де-ту-шек». Мы смотрели и ждали, что он замолчит, но он запел громче. Люди за другими столиками стали оборачиваться. Он пел и пел, а мы вернулись к своему десерту.
Грир сказала, что ей нужно в туалет, и Лили пошла с ней.
Линкольн улыбнулся мне.
— Эй, Макс, какая разница между холодильником и гомиком? — сказал он слишком громко — пусть за соседними столиками услышат.
— Полагаю, ты лучше меня знаешь.
— Холодильник не пердит, когда ты вытаскиваешь из него сосиску.
Женщина за соседним столиком покачала головой и сказала:
— Боже, как вульгарно!
Я наклонился и положил руку Линкольну на предплечье:
— Линкольн, прекрати. Что ты хочешь этим доказать? Ты же знаешь, что нельзя отпускать такие шутки, особенно здесь. Это оскорбительно и совершенно неуместно.
Вместо ответа он запустил большой палец в персиковое мороженое Грир. Сунул в рот и стал сосать. Этот несчастный мальчишка сосет палец — дикость какая-то… Он закрыл глаза, изображая преувеличенный восторг. Я вдруг понял, что впервые за все годы, что мы прожили вместе, вижу, как он невинно, по-детски, с упоением обсасывает палец.
— Линкольн! Что ты делаешь? Что с тобой? Почему ты теперь всякий раз, как приходишь, устраиваешь скандал?
К нам, кипя, прошагал Ибрагим. Он был добродушен и терпелив, но мальчик его допек. За последние два года наш сын устроил тут несколько сцен и чуть ли не драк. Бессердечные замечания, громкие похабные шутки вроде сегодняшней, гадости, которые он нам выкрикивал, — как он презирает ресторан и все, что с ним связано. Мы давно перестали брать Линкольна с собой, но он много раз увязывался за нами, и тогда вечер обычно заканчивался скандалом. Никто из нас не понимал почему, если не считать его крайне агрессивной гомофобии. Я хотел, чтобы он пошел с нами сегодня вечером только для того, чтобы без помех поискать в пустом доме его пистолет.
— Все. С меня довольно. Ты не имеешь права так с нами обращаться, Линкольн, ты калечишь всех, кто тебя любит. Ты нас просто уродуешь. Любовь заходит очень далеко, мистер, но она — не вселенная. Есть предел, дальше которого она не простирается, и тогда наступает конец.
— Постараюсь запомнить.
Когда Ибрагим ушел, Линкольн спросил, не можем ли мы выйти и поговорить наедине. Я согласился и, выходя, попросил официанта передать Лили, что мы вернемся через несколько минут.
Стоя у ресторана, мальчик засунул руки в задние карманы джинсов.
— Я знаю, Максик. Знаю все! Я обнаружил все сегодня. Вечером. Поразительно, как за один миг вся жизнь может перевернуться с ног на голову. Невероятно. Настоящий мозговорот. Но я знаю все ваши грязные долбаные секреты! — Он был счастлив. Не знай я, что происходит, меня бы потрясло выражение чистого восторга у него на лице. — Поверить не могу. Не верится, что вы за все эти годы ничего мне не сказали. Вы же могли мне все рассказать, но не рассказали! Не рассказали, сволочи!
— Мы не…
— Иди в жопу, Макс. В жопу до конца твоей сраной жизни. Ты и Лили, и все ваше вранье, вы все… И чего ты теперь от меня ждешь? Вы заплатите за это. Теперь вы заплатите за все, ублюдок.
— Как ты себя чувствуешь? Он на мгновенье задумался.
— Чувствую… странно. Будто я… м-м-м… до сих пор жил на другой планете и только что приземлился здесь. Что-то в таком роде. Уверен, ты понимаешь, о чем я говорю, папа.
— Да, понимаю.
— Еще бы. Я хотел, чтобы ты узнал, Макс. Но твоей жене я, наверное, пока ничего говорить не буду, потому что… м-м-м… хватит одного родителя за один заход.
Я не понял, что он имел в виду, но спросить не успел. На другой стороне улицы затормозил красивый серебристый «мерседес». Посигналил. Линкольн помахал рукой.
— Мне пора. Я с тобой попозже поговорю, ладно?
— Куда ты?
— У нас с Элвисом кое-какие дела.
— С Элвисом? Это он за рулем? Но у него нет «мерседеса».
— Одолжил у приятеля.
— Линкольн, постой! Нам надо поговорить…
— Хрена с два! — Он, не глядя, выскочил на проезжую часть. Обернувшись, крикнул что-то через плечо, остановился посреди улицы, не зная, куда бежать — ко мне, к «мерседесу», ко мне. — Теперь все будет по-моему, папуля. Теперь, когда я узнал Страшную Тайну. Надо же, сегодня. Ну, прямо как гребаное совершеннолетие! Сегодня я стал мужчиной!
