Но вернемся на пару лет раньше. До восемьдесят четверого года дед ни на шаг не продвинулся в поисках. Двадцать лет он ворошил архивы, но ему не везло. Вдвоем мы копались еще год, тоже безрезультатно. Потом я ушел в армию, досадуя, что целых два года потеряю в своих поисках. Можешь представить мои чувства, когда в первые же дни службы я узнал, что среди новобранцев есть эстонец по имени Леокс Тит! Я сразу же познакомился с ним. Вскоре выяснилось, что у них полдеревни носит фамилию Тит и один из селян владеет перстнем, который, по слухам, подарен его предку царем. Леокс хорошо знает этого человека и даже приходится ему дальним родственником. В результате переписки тот соглашается продать перстень. Так, спустя два года, в мои руки попадает третий экземпляр. Его номер – пятый. Дед, понятно, очень обрадовался, и мы с новой энергией взялись за поиски. Вскоре я переехал в Киев, поступил в институт. Через год я списался с архивом города Гданьска и получил копию документа – что-то вроде судебного протокола. Вот, смотри, – Багдасаров достал очередную бумагу из папки. – Судили некоего Вылчека, русского корсара и изменника. Несомненно, это был тот самый Ян Вылчек, данцигский шалопай, удравший от правосудия в корсары. Его повесили в 1584 году. Списавшись со специалистами Гданьского института истории, я попросил попытаться выяснить судьбу перстня. И, представь, на их публикацию в каком-то журнале откликнулся один краковский рабочий. Перстень хранился у него, но каким образом попал он к родителям, рабочий не имел ни малейшего представления.
Перстень переправили мне в обмен на обещание сообщить в институт результаты дальнейших поисков. Это оказался перстень номер два. Теперь мы их собрали уже четыре – больше половины! И когда я безнадежно зашел в тупик, являешься ты с седьмым номером, да еще находятся следы замка! Если знакомый твоего отца действительно сумеет разыскать и передать замок, останутся всего два перстня – не так уж много.
Ромка спросил:
– А чей перстень принес я?
Багдасаров кивнул:
– Я тоже задавался этим вопросом. Возможны три варианта: либо это перстень Степана Гурьева, но вряд ли он мог попасть в из Сибири в Швейцарию. Марат Мурзаев тоже, скорее всего, отпадает. Самое вероятное, что это перстень Клауса Морке, фламандца. Улавливаешь? Швейцария не так уж и далеко.
– Значит, остается замок и два перстня?
– Выходит, так…
– И ты надеешься их найти?
– Надеюсь, – твердо сказал Багдасаров.
Ромка мечтательно закрыл глаза.
– То-то обрадуется твой дед, когда узнает, что ты отыскал еще один перстень и напал на след замка!
Багдасаров вздрогнул и тускло взглянул на Ромку.
– Дед умер в прошлом году… – и добавил шепотом, – и завещал мне найти забытую дорогу…
* * *
Прошла еще неделя. Все это время Ромка с нетерпением ждал известий о замке. Теперь он знал, что отец договорился с кем-то из своих женевских знакомых, чтобы тот зашел в ту самую лавку и узнал насчет замка. Как-то придя вечером домой, Ромка ощутил неясное напряжение: отец был дома, что нехарактерно для столь раннего часа. Ромка кинулся к нему в кабинет.
Отец сидел в кресле и курил, пуская под потолок правильные колечки дыма. А на столе в луче настольной лампы тускло поблескивал необычный предмет. Ромка замер. Предмет формой и размерами напоминал кирпич. Он твердо стоял на ножках, слитых воедино с его корпусом. Подойдя поближе, Ромка рассмотрел, что предмет представляет собой брусок того же дикого необработанного камня, что и в перстнях, только размером побольше. Поверхность его была неровной и тоже едва-едва сглаженной. Брусок искусно вправили в подставку, наружу выступал только прямоугольник верхней грани «кирпича». Сбоку на оправе, вдоль открытой поверхности камня, с равными промежутками виднелись такие же знаки, как и на перстнях, все семь в ряд. А на малых сторонах прямоугольника выделялись неровные выступы с пазами, видимо, для закрепления каких-то предметов. Подставка-оправа была выполнена из того же металла, что и перстни. Вещь казалась очень старой, но нигде не была повреждена; от нее исходило нечто непонятное – внушающая невольное уважение эманация, что ли?
– Вот, – нарушил молчание, отец, – это та самая вещь. Твой друг просил побыстрее переправить ее. Так что дальнейшее в твоих руках. Можешь забирать эту штуковину. И еще вот, – отец встал, неторопливо прошел по комнате и взял со стола конверт из плотной розоватой бумаги. – Здесь кое-какие факты, тоже передашь своему другу.
Ромка восторженно прошептал:
– Замок!
Отец усмехнулся в усы и ненавязчиво поинтересовался:
– А что, твой товарищ – любитель старины? Коллекционер?
– Нет, – замотал головой Ромка. – Он ищет забытую дорогу.
Потом до Ромки дошло, что отцу эти слова ровным счетом ничего не скажут, но объяснять было слишком долго. Он бережно уложил замок в дипломат, сунул туда же конверт и бросился к выходу.
– Это длинная история, па. Я тебе после расскажу, ладно?
– Беги-беги – проворчал отец. – Пинкертон…
В увлечения сына он никогда не вмешивался.
К общежитию Ромка приближался ильфо-петровским «фривольным полугалопом», моля Бога, чтобы Багдасаров оказался дома. Начинало темнеть. Ромка уже собирался нырнуть в вестибюль, когда его окликнули:
– Эй, Рома!
Он оглянулся. От спортплощадки неторопливо и даже как-то вымотано тянулась вереница парней в футболках. Среди них был и Багдасаров. Он шел, чуть поотстав от передних, держа подмышкой пестрый ромбиковый мяч.
Вместо ответа Ромка поднял дипломат и выразительно ткнул в него пальцем. Багдасаров бегом кинулся к нему. Громко дыша, он остановился около Ромки.
– Замок? – с такой отчаянной надеждой спросил он, что Ромка внутренне содрогнулся, представив всю глубину разочарования Багдасарова, если бы замка найти не удалось.
Ромка, довольно улыбнувшись, кивнул. Багдасаров немедленно потащил его в комнату. Ловко забросив мяч в сетку под потолок, он нетерпеливо повернулся к Ромке: «Ну?»
Но Ромка и не думал тянуть: он уже открывал дипломат.
Багдасаров осторожно прикоснулся к «кирпичу» и еще более осторожно взял его в руки.
– Замок, старший… – прошептал он завороженно.
Диму Федоренко он называл «старшим», потому что они родились в один год и один день, но Дима на полтора часа раньше.
Ромка молчал.
– Черт меня побери, это же действительно замок! – уже громче сказал Багдасаров, бережно ставя его на стол, и плюхнулся на кровать.
Ромка вынул из дипломата письмо и протянул ему.
– Тут еще какие-то факты. Он так и сказал: «факты», повторив выражение отца.
Багдасаров живо подскочил и распечатал плотный забугорный конверт. По мере чтения лицо его вытягивалось, отражая безграничное удивление. Прочитав, он медленно протянул письмо Ромке и вновь опустился на кровать. В письме говорилось, что женевский знакомый отца без труда отыскал и антикварную лавку, и упомянутую необычную вещь. Продавец-хозяин, видя, что «замком» интересуются всерьез, заломил за него кругленькую цену, но позже все-таки удалось столковаться на вполне приемлемой сумме. Насчет перстней: их у торговца было два. Один он продал болгарскому туристу еще зимой, второй – русскому, всего с месяц назад, – без сомнения, подразумевался Ромкин отец. На расспросы о болгарине лавочник, совершенно неожиданно дал исчерпывающий ответ: оказалось, они обменялись сувенирами. Болгарин уступил продавцу антикварную книгу, где оставил памятную надпись, свое имя, фамилию и адрес. На вопрос, откуда у него в лавке подобные предметы, торговец дал уклончивый туманный ответ. Насколько понял знакомый Ромкиного отца, лавочник не брезговал скупкой краденого и эти вещи, вероятно, стащил какой-нибудь воришка. По-крупному торговец не играл, это выяснили точно. Потом все же удалось выудить признание, что замок и оба перстня он перекупил у некоего итальянца, часто посещающего Женеву. Итальянец зовется Пьетро Трускалотти, на момент разговора он в Женеве отсутствовал. Этими «фактами» письмо исчерпывалось.
