— Что?
Уилл вздыхает:
— Прошлое. Разговоры с глазу на глаз. Эдемский сад.
Мужчина молча смотрит на Уилла, и пространство между ними пропитывается его ненавистью. Напряжение не ослабевает, даже когда к столику подходит официантка.
— Принести вам меню? — спрашивает она.
Уилл восхищается про себя ее приятной пухлостью. Праздник, который всегда с тобой.
— Нет, — отвечает мужчина, не поворачивая головы.
Уилл встречается глазами с девушкой и удерживает ее взгляд.
— Я, понимаете ли, слежу за своим питанием.
И официантка оставляет их в натянутом безмолвии, которое тем не менее как-то их объединяет.
— Можно кое о чем спросить? — через какое-то время начинает Уилл.
Мужчина потягивает виски, не отвечая. Уилл все равно задает свой вопрос:
— Ты когда-нибудь был влюблен?
Мужчина ставит стакан на стол и сверлит Уилла стальным взглядом. Ожидаемая реакция.
— Однажды, — отвечает он. Слово хрипом вырывается из его горла.
Уилл кивает.
— Это всегда бывает только однажды, да? Остальное… лишь отголоски первого раза.
Мужчина качает головой.
— Отголоски, — повторяет он с тихой злобой в голосе.
— Знаешь, а я влюблен. Но она не может быть моей. Она играет роль добродетельной жены в Браке-с-Другим. Ни дать ни взять бесконечный сериал. — Уилл наклоняется к собеседнику, глаза его светятся нездоровым весельем. Продолжает он шепотом: — Она жена моего брата. Но в свое время мы с ней славно погуляли. — Он извиняющимся жестом поднимает руку. — Прошу прощения, наверное, не следовало на тебя это вываливать. Просто с тобой так легко говорить. Тебе бы в священники податься. Вернемся к твоей истории. Кого любил ты?
Мужчина подается вперед, его лицо чуть подергивается от сдерживаемого гнева. Раздается звон монет в игральном автомате.
— Мою жену, — отвечает он. — Мать моего ребенка. Ее звали Тесс. Тесс Коупленд.
Уилл внезапно оказывается выбит из колеи. На миг он возвращается обратно в лодку. Имя Тесс Коупленд звучит острым уколом из прошлого. Он помнит ту ночь, когда они пили в студенческом баре, шутливо обсуждая французского философа Мишеля Фуко, чьи теории о сексе и безумии странным образом проглядывали почти на каждой странице ее диссертации. (И в каком же смысле Вордсворт являлся, как вы там выразились, «обезличенным эмпирико-трансцендентальным педагогом неясного происхождения»?) Тесс хотелось вернуться домой к мужу, она и сама не понимала, почему засиделась допоздна со своим научным руководителем.
— А… Я… — Уилл и впрямь не находит слов.
Действие.
Последствие.
В итоге все уравновешивается.
— Для тебя это, наверное, не более чем очередной отголосок. А я, между прочим, видел, как ты это сделал. Видел, как ты улетел с ней.
Уилл вспоминает, что было дальше. Как он убил ее на кампусе. Он слышал, как кто-то подбежал довольно близко.
Крик.
Это был он.
Уилл старается взять себя в руки.
Я убил сотни людей. Это всего лишь песчинка в пустыне. Этот человек уделял жене мало внимания. Он не смог уберечь ее. Он ненавидит меня из-за собственного чувства вины.
Если бы не Уилл, он бы сейчас уже ненавидел жену. Получив ученую степень, она бы без умолку тарахтела о Фуко, о Леонарде Коэне, о стихах, которых он никогда не читал, и пилила бы его за то, что он смотрит футбол.
Таковы дурацкие отношения между некровососущими. Они основываются на том, что оба должны застыть во времени, оставаться такими же, какими были десять лет назад, когда только познакомились. А реальность, несомненно, заключается в том, что связи между людьми не постоянны, а случайны и преходящи, они больше похожи на солнечное затмение или встречу облаков в небесах. Люди существуют в непрерывно движущейся вселенной, полной непрерывно движущихся объектов. И вскоре бы этот мужик понял, что его жена думает то же, что и многие другие, кого кусал Уилл. А именно: «Я достойна большего».
Выглядит он просто ужасно — потасканный, измочаленный, опустившийся. Но по кисловатому запаху его крови Уилл определяет, что так было не всегда. Когда-то он был другим, но испортился, скис.
— Джеред, верно? Ты работал в полиции, — вспоминает Уилл.
— Да.
— Но до той ночи… ты не знал. О том, что существуют такие, как я.
— Да.
— Ты же понимаешь, что вчера я спокойно мог тебя прикончить?
Джеред пожимает плечами, словно говоря «невелика потеря», после чего Уилл толкает речь, которая слышна доброй половине сидящих в пабе.
— Топор? Чтобы меня обезглавить?! — вопрошает он, как раз когда мимо проходит официантка, несущая на террасу «обед пахаря». — Согласно традиции, лучше было бы попытаться как-то пронзить мне сердце. Колом или чем-то вроде того. Иные педанты настаивают, что это непременно должен быть боярышник, но на самом деле сойдет любая палка, лишь бы она была достаточно прочной и длинной. Конечно, придется ого-го как разбежаться. Только вот в чем штука: ни черта у тебя не выйдет. Вампиры убивают вампиров. А люди — нет. Так не бывает. — Лицо Уилла становится серьезным. — И если ты сейчас же не уберешься с глаз моих долой, я снизойду и напьюсь твоей горькой перебродившей кровушки.
У Джереда звонит телефон. Он не отвечает. Звонок вообще едва доходит до его сознания. Он думает о Еве. О том, что само его присутствие здесь и этот разговор, возможно, ставят ее жизнь под угрозу. Страх обрушивается на него ледяным водопадом, пока он поднимается со скамьи. Сердце больно, суматошно колотится в груди, точно так же, как в ту ночь два года назад. Неуклюжей походкой он направляется к выходу, на свежий воздух, поначалу даже не замечая, что мобильник снова надрывается.
Уилл позволяет ему уйти. Через некоторое время он встает и подходит к унылому коричневому музыкальному автомату, висящему на стене. Лучшее, что он может предложить, — «Роллинг Стоунс», песня «В моей власти». Уилл запускает ее, идет обратно за стол и растягивается на скамейке.
Люди оборачиваются на него, но никто не делает замечаний.
Музыка играет, а он лежит, думая, что теперь все встало на свои места.
«Лишь от меня зависит тон, каким она тебе ответит…»
В гробу он видал Манчестер.
Плевать ему на Изобель, на «Черный нарцисс», на Общество Шеридана и на все прочие тусовки кровопийц.
Он останется в Бишопторпе, с Хелен, и будет надеяться на второе солнечное затмение.
Джереда трясет при одной мысли о том, что, возможно, теперь из-за него все пойдет прахом.
