Шарлотта Джей - Кости мертвецов

Он был смуглый, худой, гибкий, невысокого роста и почти голый, за исключением полоски кожи на талии, продетой между ног. Его тело пестрело белыми и коричневыми полосами, а лицо украшал причудливый узор. На переносице — мазок желтой краски, от уголков рта протянулись белые линии, сходившиеся на кончике подбородка. На руках и в волосах — листья белого и желтого кротона. С луком и стрелами он походил скорее на птицу, нежели на человека.

Он спокойно стоял, глядя на нее. Похоже, он ей не угрожал, хотя, судя по его лицу, этого можно было ожидать. Стелла знала: этот яркий, праздничный, удивительно красивый наряд сулит смерть.

И тут она заметила у него на запястье часы. Это был Хитоло.

Они заговорили одновременно.

Он снова посмотрел на труп. Пестрый узор лишал его лицо всякого выражения, но она увидела, как блестят его глаза, обведенные белыми кругами, и поняла, что он напуган. Она подбежала к нему и опустилась на колени рядом с Вашингтоном. В голове зияла рана. Рядом на земле валялся пистолет. Она отвернулась.

— Что произошло, Хитоло?

Хитоло покачал головой. Казалось, он разучился говорить.

— Что случилось? Расскажи!

— Он хотел меня убить, — выговорил он. — Миссис Уорвик, он застрелился. Я не стрелял в него. Он стрелял в меня, он стрелял в себя.

— Конечно, ты его не убивал. Это ясно. У тебя нет оружия.

— Почему он стрелял в меня, миссис Уорвик? — Он беспомощно смотрел на нее.

— Он не узнал тебя, Хитоло. Он не ожидал, что ты вернешься. Он думал, ты испугался.

— А я и испугался, — признался он. — Я сошел с ума. Я побежал. Потом я вспомнил. — Она окинула его долгим восхищенным взглядом, сознавая, сколько смелости понадобилось ему, чтобы побороть неодолимую силу паники и вернуться, чтобы отомстить.

— Я кричал ему, — объяснял Хитоло, — и махал руками.

Стелла начинала понимать, как все произошло.

— И он выстрелил в тебя и не попал?

— Да.

— И ты пошел к нему, крича и размахивая руками? Он не ожидал, что это мог быть ты, — пробормотала она. — Он не ожидал, что вообще кто-нибудь придет. Здесь никого нет, все мертвы. Он знал это. Он знал, что никого не осталось в живых. Они умерли во время праздника, наряженные, как ты, для плясок.

Хитоло, мигая, смотрел на нее. Он ничего не понимал.

— Бедный Филипп, — проговорила она.

— Они все мертвы, — тупо повторил он.

— Да, теперь здесь никого нет. Может быть, кто-то и убежал, но теперь сюда никто не вернется. Остальные умерли от пищевого отравления. Испорченные консервы, те самые, что погубили Сереву. Он съел отравленного мяса. Это был несчастный случай, Хитоло. Консервы предназначались не для него.

На его пестром, как оперение птицы, лице невозможно было ничего прочитать. Интересно, что он сейчас чувствует, подумала она. Хотела бы я знать, жалеет ли он, что нет убийцы, которому можно отомстить, что нет Джоба, которого можно ненавидеть, нет справедливости, которая восторжествует.

Земля под их ногами была мягкой и податливой, как губка, и они вырыли неглубокую могилу. Казалось, не было никакого смысла соблюдать такие условности здесь, но Стелла, у которой перед глазами все еще стояли муравьиная дорожка на черепе и жирная серая крыса, не могла не предать его тело земле. Они забросали тело землей и соорудили холмик из ветвей и листьев.

В четыре часа они покинули деревню. Силы Стеллы были на исходе. Ей хотелось лечь и уснуть, но у нее было такое чувство, что если она заснет здесь, то уже никогда не проснется.

Стелла почти не помнила, как они возвращались в Майолу. Она чувствовала, что, если бы впереди оставалось еще каких-нибудь сто метров, она не смогла бы их преодолеть. Весь последний день пути Хитоло почти нес ее на себе. Она не испытывала боли, но очень ослабла и временами не сознавала, где находится. Казалось, Они ходили по кругу. Все те же деревья, все та же тропа, а за поворотом — все те же джунгли. Она потеряла счет времени.

Когда они добрались до Майолы, силы совсем покинули ее, нервы сдали. Она смутно помнила, как поднималась по лестнице в пустую хижину, как посмотрела вниз и с удивлением увидела призрачные темные пальцы Хитоло, схватившие ее за руку.

Потом она забылась долгим, беспокойным, прерывистым сном. Иногда она слышала голоса, доносившиеся снаружи. Кто-то принес ей поесть, но она не помнила, съела ли что-нибудь. Один раз она открыла глаза и увидела над собой длинный прямоугольник неба, сияющего огромными звездами. Ее охватила острая тоска, но она не знала, по чему или по кому — может быть, по отцу, — и долго лежала с открытыми глазами, а по щекам ее бежали слезы. Она не шевелилась. Ее тело было как будто сковано цепями. Наконец Стелла снова открыла глаза и увидела склонившееся над ней костлявое лицо Томаса Ситона.

Стелла что-то спрашивала, но не могла вспомнить ни своих вопросов, ни его ответов. Она снова погрузилась в сон, и ее перенесли на катер. Проснулась она в постели в доме Ситона в Каирипи.

Она сразу же поняла, где находится, хотя прежде никогда не видела этой комнаты. Из окна была видна тропинка, окаймленная кустами гибискуса. Двое слуг стригли лужайку серпами. Лихорадка миновала. В голове прояснилось, кожа высохла, но она была не в силах пошевелиться.

Из угла комнаты появилась девушка-папуаска в голубом ситцевом платье, с крестиком на шее. Всмотрелась в лицо Стеллы, потом принесла таз с водой и умыла ее. Девушка выскользнула за дверь, и несколько минут спустя в комнату вошел Ситон.

— Вашингтон мертв, — сказала Стелла. — Он застрелился.

Ситон кивнул.

— Я знаю, вы мне рассказали.

— Я? Я была очень больна?

Очевидно, он не привык находиться в комнате больного, тем более больной женщины. Он выпрямился и снова кивнул, нахмурившись.

— Лихорадка. И, я бы сказал, сильное потрясение. Мы не могли отправить вас дальше. Слишком рискованно. Лучше было оставить вас здесь. Теперь вы поправляетесь.

— Когда я смогу вернуться в Марапаи?

— Когда окрепнете. Вам лучше немного побыть здесь. Я кое-что знаю о лихорадке.

Тоска, не покидавшая ее во время сна, стала еще острее.

— В Марапаи знают?

— Да.

— Обо мне кто-нибудь спрашивал? Кто-нибудь навещал меня?

— Я связался с Найалом.

— С Энтони?

— С Тревором. Он очень волнуется за вас. Хотел прилететь сюда, но не было смысла. Был долгий разговор. Никаких официальных рапортов, пока я сам не побываю в Эоле и лично все не осмотрю.

Где он? Почему он не придет ко мне, когда мне так плохо и одиноко? Если он любит меня, почему не приехал ухаживать за мной?