Иногда Рафаэлло пытался опомниться, бороться с собой, отойти, но, не имея воли, уступал своим желаниям, следуя за искушением, словно за дьявольской песенкой Мефистофеля. Потом снова корил себя, и снова искушался. Стоять перед Андреа на коленях, молиться на него, как на бога Аполлона, снизошедшего к смертному, дабы одарить наслаждением, вывернуть душу наизнанку и низвергнуть во тьму — это был его смысл. Он понимал, куда его утягивает. На самое дно. Туда, где его просто не станет. Но противиться не мог, словно дьявол привязал его к Андреа прочными канатами. Не разорвать, не сбросить.
Явное пренебрежение Андреа постепенно заставило Рафаэлло искать иные связи, но стоило Пинелло-Лючиани прислать ему записку — он бросал все и приезжал, как раб, подчиняясь прихотям дьявола.
…Джустиниани выбросило из смрада. Лицо его было мокрым от пота, голова кружилась, в висках стучали молоты. Как это оказалось, что он вошел в душу этого человека, как в самого себя, и видел ее столь отчетливо и обнаженно? И что увидел-то, Господи? Рафаэлло по-прежнему сидел на оттоманке с застывшим взглядом, похоже, даже не заметив, что произошло с Джустиниани. Винченцо утер платком вспотевшее лицо, торопливо открыл окно, хватая ртом майский воздух, наконец, чуть придя в себя, рухнул в кресло.
Произошедшее удивило четкостью и ужаснуло открывшейся мерзостью, но и утешило. Безвольный слизняк Рокальмуто и откровенный грязный подонок, искуситель Пинелло-Лючиани — это были подлинно люди дьявола, не адепты, не колдуны, но просто падшие, ничтожные существа. Господи, на чем погорел этот человек? Джустиниани бросил взгляд на Рокальмуто. На что он обменял свою бессмертную душу? Что он сделал — и ведь добровольно — со своей душой, со своей жизнью? Этот ничтожный, мягкотелый и бесхарактерный червяк, наверняка, так же безвольно и бездумно, пожертвовал и сестрой — полностью утратив себя, отдав душу дьяволу за право облизывать чужую плоть…
Пинелло-Лючиани, которого Джустиниани после припадка в церкви жалел, теперь обрел в его глазах статус убийцы душ и растлителя. Понимая, что им неминуемо предстоит столкнуться, поморщился. Бить паралитика и эпилептика он не мог, но старуха Леркари была права — этому человеку нельзя было давать в руки наследство Джанпаоло Джустиниани.
Но Винченцо понял и другое: несмотря на проступающие в нем дары дьявола — он еще не падший. Его душа была целокупна и неколебима, и это понимание было утешительно. Рокальмуто, не управлявший собой, слабодушный и пустой, ужасал его и вызывал брезгливость, и это отторжение было знаком различия.
Джустиниани улыбнулся.
Он все еще был божественно свободен…
Глава 3. Шалости Трубочиста
Да не уклоняется сердце твое на пути ее, не блуждай по стезям ее,
потому что многих повергла она ранеными,
и много сильных убиты ею:
дом ее — пути в преисподнюю.
Притч.7.23
Винченцо Джустиниани не посетил графиню Массерано. Но не посетил не из-за убеждения, что не быть рогоносцем мужчина может только в том случае, если никогда не наставил рогов другому, и не потому, что не любил блудить вообще. И даже не потому, что ему не нравилась графиня Ипполита. Он просто забыл о ней и о приглашении.
Не до того было.
К его удивлению, Джованна расхворалась всерьёз, и начала поправляться лишь неделю спустя. Девица сильно похудела и побледнела, от нее осталась одна тень. Джустиниани все это время не обращал ни малейшего внимания на приходивших к ней девиц, ибо не хотел убедиться, что их симпатия — всего только дьявольский морок, не бывал в обществе, не садился играть — вообще не выходил из дома, коротая вечера с котом и книгой у камина. Зато каждое утро приказывал закладывать экипаж и ездил в одно и то же место — в церковь Сан-Лоренцо-фуори-ле-мура, где слушал мессу, а потом гулял по кладбищу с храмовым капелланом. По мнению отца Джулио, с которым они подробно обсудили происходящее, особого повода для волнения из-за дурацкой прозорливости, невесть откуда проступившей в Джустиниани, не было. Гораздо опаснее были окружавшие его адепты дьявола — их не мешало бы поостеречься.
При этом отец Джулио неожиданно прояснил то, по поводу чего недоумевал Джустиниани. Он, морщась, рассказал, что, судя по наведенным им справкам, он сильно ошибся в отношении Гвидо Веральди. Вокруг него толпы поклонниц, он весьма хорош собой, но его друг и собрат по ордену уверяет, что это только видимость. Поговаривают о его весьма предосудительных высказываниях и дурных склонностях. Джустиниани, вспомнив слова Марко Альдобрандини о чёрной мессе, вздохнул. Если они подлинно пытаются служить черные мессы, им нужен кто-то, облечённый саном, это было понятно.
Вспомнил Джустиниани о приглашении графини, когда было уже безнадежно поздно — на следующий день после назначенного ему дня, да и то потому, что получил приглашение на вечер к Вирджилио Массерано. Джустиниани поморщился. Он, разумеется, обидел Ипполиту Массерано, особенно тем, что не прислал письма с извинением. Наживать врага в лице толстой красотки ему совсем не хотелось, и он отправил ей запоздалое оправдание, отговорившись простудой.
В это утро он побеседовал с управляющим, после чего занялся обсуждением меню на завтра с кухаркой, на что обычно уходило почти полчаса. Руфина не любила пьемонтские колбасы и сыр из Бреши, Джустиниани вяло спорил, что иногда их можно подавать к столу. Кухарка упорно настаивала на саламо-ди-суго из Феррары и расхваливала ветчину из Пармы. Винченцо сдался, и тут Луиджи известил его, что его ждет посетительница — графиня Массерано.
На сей раз Ипполита была не в красном, но в кремовом платье, сильно ее полнившем. К удивлению Джустиниани, она не выразила ему упрека за то, что он не пришел к ней, и вообще не вспомнила о нем.
Ему и в голову не приходило, что в свете его стали сильно побаиваться, и графиня, зазывая его к себе, хоть и желала прельстить перезрелой красотой, гораздо больше хотела обезопасить себя от его враждебности. До нее дошли слухи о произошедшем с Пинелло-Лючиани в церкви Сан-Лоренцо, и эти слухи заинтересовали ее чрезвычайно. Дело было вовсе не в том, что графиня не любила мессира Пинелло-Лючиани, он был ей абсолютно безразличен. Но молва, уж Бог весть, почему, приписала припадок мессира Андреа не его огорчению по поводу гибели мессира Боргезе, ибо все знали, что он по пустякам не огорчается, а присутствию на похоронах его сиятельства графа Винченцо Джустиниани. Ипполита постоянно ловила сплетни о происходящем вокруг этого человека. Она решила, что он наверняка будет прекрасным любовником, однако теперь, видя, что мессир Винченцо совсем не похож на пылкого влюбленного, ей пришла в голову мысль, которая, прямо скажем, приходила ей в голову и раньше, да не находилось подходящей возможности для ее осуществления.
