Насколько я знаю, согласно легенде, разъяренная отказом дева, стала наперсницей Дьявола и злым демоном – Духом Ночи и повелительницей долины Содом в Его вотчине – Зазеркалье, где Дьявол играет роль Бога. Внутри же тороида, над каждым лучом пятиконечной звезды, я вписал магические руны и там же, над именем Ангела Смерти, вписал свое имя – NIKOLAY, в нижней же его части, в качестве своей конечной цели, имя своей возлюбленной – SOFIA. Затем пантакль постелил посреди комнаты как раз напротив зеркала шифоньера.
Далее я принес из кухни самое большое блюдо, какое только смог найти. Затем, из ящика стола, вытащил все остальные, приготовленные мной заранее причиндалы для моего оккультного действа: железную диадему, комплект черных свечей, тюбик алой масляной краски, кисточку, тетрадку, кусок воска, красную шерстяную нитку с иголкой и пять маленьких бронзовых подсвечников еще дореволюционной работы. Их я выпросил у моей бывшей соклассницы – Коркиной Вали.
Раньше они стояли у небольшого домашнего иконостаса ее верующей бабушки, которая умерла в прошлом году, и с тех пор все богомольное хозяйство покойницы пылилось за ненадобностью в кладовке Валиной атеистической семьи. А что делать? Партия не поощряла веру в Бога, она не любила мракобесов, за это тормозили карьеру, клеймили в хвост и гриву богомольцев на различных партийных и профсоюзных собраниях, отодвигали назад очередность на получение жилья, а, бывало, и лишали родительских прав, а так же чинили прочие неудобства нашим идейно отсталым советским гражданам.
Достал из ящика стола и завернутый в тряпицу кинжал, принесенный мною из склепа с Клещихи. Это и был атаме – кинжал для магических действий, та самая, как я вначале полагал, недостающая вещица для моего сегодняшнего магического действа. О том, что это именно он, я случайно узнал от дяди Жоры – отчима своего друга Вовки, когда, не удержавшись, принес кинжал к дружку домой похвастаться старинной вещичкой. Естественно, каким образом и для чего я его добыл, я умолчал – помнил наказ Баал-бериты.
Дядя Жора ныне работал простым токарем на заводе «Вторчермет» после десятилетней отсидки в Сиблаге. У него и фигура-то выдавала принадлежность к этой металлической профессии – покатые, опущенные вперед плечи, шея сдвинутая также вперед, как у утки – ведь приходилось весь день стоять, наклонившись над шпинделем станка и крутить ручки подачи резца и суппорта. Но до своей отсидки, куда запрятали дядю Гошу еще до войны, как ближайшего сподручного Наркома внутренних дел Ежова, он был неплохим следователем. Потомственный рабочий, токарь по профессии, имевший из образования лишь несколько классов церковно-приходской школы, он пришел в ОГПУ еще в начале двадцатых годов из РККА по разнарядке партии, проявил в новой для себя профессии природную сноровку и раскрыл ряд громких дел. Он даже принимал участие в особо важном следствии, ведшегося по делу самоубийства Есенина, и собственноручно снимал его с отопительный трубы, на которой тот повесился.
А однажды дядя Жора вел расследование одного ритуального убийства, и ему попадался похожий кинжал и с той же надписью. Она проступила отчетливо, когда я дома почистил позеленевшее лезвие наждачкой и промыл растворителем:
«For dust you are – and to dust you will return»
Надпись была выгравирована на английском, который я знал неплохо. Поэтому тем более я поверил дяде Гоше, который, не зная ни бельмеса по-английски, моментально озвучил фразу на русском языке, как только взглянул на нее: «Из праха ты восстал – прахом и станешь». Он-то и рассказал мне, что кинжал этот предназначен для магических действий и называется – атаме…
Все остальные предметы предстоящего ритуала, в том числе разложенные веером лотерейные билеты, чистый носовой платок и шматок ваты, уже находилось на столе. Подсвечники я расставил в вершинах звезды на пантакле, установил в них свечи и зажег их, после чего потушил люстру на потолке, погрузив комнату в мерцающий свет свечей. Они, почему-то, горели неровно, с сухим треском, выпуская извивающиеся, как змеи, столбики черного удушливого дыма. Может быть, в другой раз я бы этого не почувствовал, но моему ритуалу предшествовал шестидневный пост, как и было указано в «Служебнике Дьявола», посему все мои чувства – и обоняние, и осязание, и слух и все остальные были предельно обострены.
Затем кисточкой по наружному контуру блюда я стал вписывать все буквы русского алфавита. Потом из воска вылепил рогатый и копытистый вольт Дьявола. На его груди я выцарапал иглой, раскаленной в пламени свечи, имя: LUCIFER – Светоносный, один из главных демонов Ада, и он же, наряду с Самаелем, Вельзевулом и еще четырьмя первыми Демонами Зазеркалья, являющийся одним из воплощений Дьявола. Затем окропил восковое тельце Люцифера, но, конечно, не святой водой, а мочой Черта, вызвав в голове легкое головокружение от распространившегося в помещении смрада. Тем самым я произвел, как бы, крещение вольта, только сатанинским образом. Потом положил его на тарелку, которую, в свою очередь, поместил в центр пентаграммы.
Достал из портфеля тетрадку и вырвал из нее чистый двойной лист, разорвал его посредине, получив, таким образом, новые два листочка. Один предназначался для вызова Сатаны, второй – для написания Договора с ним. Сел за стол и стал писать Заклинание Вызова Главного Духа из Царства Тьмы.
Свет, излучаемый свечами на полу, доставал до поверхности стола лишь в виде колышущихся отблесков, ложившихся живыми бликами на стены. В комнате было было несколько темно, чтобы что-то читать, но писать все же было можно. В принципе, я помнил это заклинание наизусть и написал его лишь для проформы. Главным в этом деле был Договор с Дьяволом, и я, стараясь избежать грамматических и иных ошибок, что могло привести к непредсказуемым последствиям, принялся старательно выводить слова и буквы.
Мои чувства, обостренные до невозможного предела многодневным постом – или это мне только так чудилось – воспринимали окружающее неадекватно, мне мерещились ползущие по стенам зловещие тени, я слышал какой-то скрип и постукивания, которые, казалось, исходили отовсюду – от стола, стен и особенно сильно доносились из шифоньера. В воздухе стояла некая наэлектризованная напряженность, которая обычно предшествует грозе, и он стал колебаться, искажая очертания окружающих предметов. Мало того, в комнате, вдруг, резко похолодало, и мне стало зябко. Нельзя сказать, что ударил мороз, но температура явно стремилась к нулевой отметке, словно какой-то невидимый насос откачивал из помещения тепло.
И только сейчас я понял, насколько все происходящее было серьезно, но, увы, необратимо – маховик был уже запущен, и я не мог его остановить. Я чувствовал себя, словно азартный игрок, проигрывающий все большие и большие суммы в рулетку, который уже не в силах остановиться, ибо ему жалко проигранных денег, и он лелеет мечту вернуть их обратно и лишь потом уйти, если удастся, ибо ясно, что после этого захочется еще и что-то выиграть.
