— Рад, — Мастер нежно поцеловал ее в губы, — я очень рад.
— Ну, вот, — Маргарита ответила на поцелуй, — и ты можешь вновь вернуться к своей книге…
— Я не хочу к ней возвращаться. Я не хочу ее заканчивать. Она изломала мою душу. И, потом, ее все равно никогда не напечатают. Кто ее будет читать?
— Я. Разве тебе этого мало? Мне кажется, что Воланд ее тоже внимательно прочел…
— Опять этот Воланд! — с упреком вскричал Мастер, — при чем здесь он?
— Он есть в твоей книге всюду. Возможно, ты этого не осознаешь, но я ощущаю его присутствие. Особенно в решении Понтия Пилата об участи человека по имени Иешуа. И в эпизоде об убийстве Иуды. Ведь, в действительности Иуду никто не убивал — он сам повесился. И почему его объявили святым? Ведь он предал своего учителя.
— Но я не хочу, чтобы Иешуа умирал…
— Это необходимо! Кто он без трагического конца? Представь себе, что вражды между семьями Монтекки и Капулетти не было. Ромео и Джульетта благополучно поженились. Он успешно освоил бы ремесло портного, а она стирала бы ему рубашки, штопала носки и каждый год рожала детей. Кому они были бы интересны? Кто написал бы историю их любви? Да, и была ли она? И были бы счастливы они сами? А, так — они умерли вместе и счастливыми.
— Значит, по-твоему, настоящей любви вне трагедии не бывает? Это же абсурд! Если люди не страдают и не умирают, повинуясь своим чувствам, значит, это серая проза жизни и настоящее счастье им недоступно?
— Я бы сказала иначе — чувства ярки и прекрасны только на фоне их недоступности. Когда они умирают, оставаясь не до конца осуществленной мечтой… И только тогда человек обретает полную свободу от всего.
Мастер со страхом смотрел на свою возлюбленную. Он не узнавал ее. Глаза фанатично горели. Лицо исказила гримаса, выражающая смесь ненависти и упрямства. Ногти вонзились в его обнаженное плечо.
— Получается, что счастье недоступно и нам с тобой?
Маргарита ничего не ответила, лишь прерывисто вздохнула и провела ладошкой по колючим щекам мастера.
— Ты должен закончить свою рукопись, — женщина понемногу успокаивалась, — я этого хочу.
— Но там не о чем больше писать. Главный герой погиб…
— А, кто у тебя главный герой? — тихо, почти шепотом спросила Маргарита, — человек, по имени Иешуа? Или Понтий Пилат? Или еще кто-то, присутствующий незримо?
Мастер задумался. И признался себе, что не может ответить на эти вопросы.
— И, что победило — Добро? Или Зло? — шелестяще произнес ее, ставший незнакомым голос. — Или Кто победил?
И опять Мастер не нашелся, что ответить — ни ей, ни себе. Он этого не знал…
Глава двадцать вторая
2.2. Маргарита. Ощущение свободы
Что-то в ней изменилось, после бала, устроенного Воландом. Она по-прежнему любила Мастера и физически принадлежала ему. Искренне продолжала ненавидеть людей, причинивших ему зло.
Но душа ее рвалась к Воланду. Или нет. Даже не к Воланду. Правильнее будет сказать — в его мир. Она хотела быть наравне со свирепым с виду, но очень добрым и справедливым Азазелло. Творить чудеса рядом с Коровьевым-Фаготом, с его длинной нескладной фигурой и козлиным дребезжащим тенорком. И уж, совсем по душе ей был простецкий и компанейский кот Бегемот. И даже с Геллой она могла подружиться. Лишь бы получить право на почтительное — «мессир».
А, еще она стала свободной. Никакие условности, в виде совести, стыда, жалости, раскаяния ее больше уже не связывали. Оставаясь внешне красивой и эффектной женщиной, она чувствовала в себе зарождение некоего мужского начала. Мужественность, бесстрашие, жесткость, гневливость — ее женская натура обрела, именно, эти черты.
Маргарита не лгала, когда говорила о своей любви к человеку, голова которого доверчиво покоилась на ее обнаженной груди. Но и полной правды бедный Мастер не знал. Его возлюбленная не была уже прежней Маргаритой со всеми ее слабостями и очаровательной простотой. Это была совсем другая женщина. Да, и женщиной ее можно было назвать с большой натяжкой.
Оставаясь прекрасной телом, Маргарита сутью человеческой уже не обладала. Душа ее принадлежала темным силам и блуждала теперь по мрачным закоулкам необъятного чертога того, кого люди обрисовывали и называли по-разному. Он и был во многих лицах, но един в своей дьявольской сущности…
… Итак, пришла пора расстаться с нашей королевой, — произнес медленно Воланд, — она была хороша?
— Мессир! — воскликнул своим скрипучим голосом Коровьев, — лучшей королевы бала у нас еще не было. Она прекрасно справилась со своей ролью.
— Она не играла роль, — одновременно отрицая слова сподвижника и подтверждая заслуги Маргариты, — сказал Азазелло, — она была настоящей королевой.
Кот лишь в молчаливом восхищении воздел лапы вверх и закатил глаза.
— Значит, она заслужила большее, — раздумчиво, как бы про себя, отметил Воланд.
— Я дал по твоей просьбе прощение Фриде, освободил Мастера, — продолжил он, обращаясь уже к Маргарите, — но, — он пристально заглянул ей в глаза, — у тебя ведь есть и сугубо личное желание. Я не ошибаюсь?
— Да, — едва слышно сказала Маргарита, — да, — ее голос стал увереннее, — оставь мне умение летать. Это прекрасно, — она умолкла, с мольбой вглядываясь в черный пустой глаз Воланда.
— И? — тот ждал продолжения.
— И сохрани мне сущность ведьмы, — Маргарита зарделась, — я… я чувствую себя ведьмой — так, пусть же ею и останусь.
— Ура, ура, ура, — тотчас затрещал Коровьев, — я же говорил тебе, дружище Азазелло, — она наша, она полностью наша.
— Да, — низким голосом проголосовал в пользу Маргариты клыкастый Азазелло, — я — за, мессир.
Кот опустился на одно колено и прижал лапы к груди, — смею ли я просить мессира об этом? Если, да — то я прошу.
Воланд поднял вверх правую руку, сжал ее в кулак и просто сказал, — будет так.
От костяшек пальцев оторвалась ослепительная беззвучная молния и ушла косым зигзагом в чернеющее небо.
В глазах Маргариты блеснул фиолетовый свет. Она пружинисто вскочила на ноги и сбросила с плеч накидку, белея в полумраке прекрасной наготой. Склонившись перед Воландом в полупоклоне, женщина выпрямилась, крутнулась на месте и свечой взмыла в небо. Сделав круг над Воландом и его свитой, и, покачав раскинутыми вширь руками, как обычно самолет качает крыльями в приветствии встречного, она полетела на юго-западную оконечность Москвы…
Глава двадцать третья
2.3. Мастер и Маргарита
Над Москвой опускался тихий летний вечер. Городской гул постепенно стихал, отдавая суету бурлящей жизни столичного центра домашнему уюту и редким, по западным меркам, вечерним заведениям. Лишь резкие трели трамвайных звонков, да редкие гудки, не заполонивших еще улицы, автомобилей, нарушали покой жильцов многоэтажек.
