Проспавшись, он сразу же отправился к шабрам и привел в дом пятилетнего внука Степана, который все дни поминок жил там, в стороне от мужицкой гульбы. Привел и сказал спокойно:
- Ну вот, Степка. Теперь мы тебе заместо батьки с мамкой...
Внук, хоть и мал, понял все и только головой кивнул. Уже тогда дед про себя удивился - ни слезы, ни крика у Степки не вырвалось.
А как только зазеленел май, дед Константин увел внука с собой в лес - и до осени. Так и повелось. Когда Степан подрос, он и сам чуть ли не круглый год пропадал в чаще, с ружьем да кавказским кинжалом - еще прадед, который с Ермоловым служил, привез домой бритвенно-острый клинок с серебряной чеканкой.
Первого оборотня тринадцатилетний парнишка поймал на это лезвие. Едва не переломившись при том под тяжестью волчьего тела. А когда увидел, что шерсть исчезает, и перед ним на земле дрожь бьет помирающего голого мужика с синеватой кожей, то сблевал. Но дед не дал отвернуть глаза.
- Смотри, Степан. Хорошо смотри. Ить вот оно как, мог он человеком быть, а выбрал - нелюдем стать и людей резать. А нелюдю - и смерть нелюдская. Ни похорон ему, ни дна ни покрышки.
Старый Константин рассказывал внуку все, не скрывая секретов. От него первого Степан узнал, как надо правильно убивать и как правильно жить, так, чтобы глаза от людей не прятать.
- К примеру, как оно, - учил дед, пока снаряжал патроны или подшивал драную об ветки одежду, - иной человек - дрянь гнилая, и Лесному не всякому в подметки сгодится. И наоборот - вот те же альвы или мавки. Они живут и нас не трогают. И мы с имя в ладу должны жить. Ежели то не черные альвы, Степка. Тех опасаться надо, ненавидят они людей. Коли встретится такой - бей первым, но и по сторонам гляди - они поодиночке не ходят.
- А те, что не черные? - спрашивал внук.
- С теми я сам в последнюю турецкую войну плечом к плечу в разведке служил. Из нас таких, у кого ни кола ни двора, ни царя в башке, собрали отряд "охотников" - для ночных действий, значит. Плохо башибузукам турецким спалось, пока с нами альвы ходили. Быстрые они и бесшумные - проскользнут там, где человеку и пути-то не видится. Только все одно - нелюдская у них суть, жестокие очень. Пленных не берут, и не дай Господь к ним в руки врагом попасться. Смертную муку примешь, неделю умирать будешь, а они рядом петь на своем языке и смеяться будут. Понять их трудно. Но если один раз понял, и они тебя за своего приняли - навек своим будешь.
- А ты им свой, дед? - поинтересовался как-то Степан. Константин Егорыч долго молчал, сплевывал табачной слюной на траву. Потом поерошил бороду и ответил задумчиво:
- Это как сказать... Кому вроде как и за своего сойду.
Весь день после этого он ходил и что-то бормотал про себя. А вечером подозвал Степана, который на улице у заимки возился с капканом, и сказал решительно:
- Собирайся, внук. Пойдем. Хочу тебя показать кое-кому.
Они шли всю ночь, петляя по одному деду ведомым приметам и тропкам. А потом и вовсе пошло бездорожье, пришлось перелазить через рухнувшие стволы и продираться сквозь спутанные ветви. Только к рассвету они вышли на удивительно чистую поляну, трава на которой росла словно бы вся одного размера. Дед оставил Степана посередине, а сам исчез на другом краю леса, кинув напоследок короткое "жди".
Усталый Степка и не заметил, как задремал. Спал он крепко, но проснулся - словно внутри толкнулась пружина. Затуманенная голова еще не успела ничего сообразить, а тело уже вскинулось на четвереньки, рука нашарила кинжал.
- У него хорошее чутье, Охотник, - тихий, шипящий голос раздался сзади совсем рядом. Парнишка суматошно крутанулся, полоснул впереди себя острием. Потом замер.
В двух шагах от него стоял альв. В непонятной зеленой одежде, висящей лоскутами, с ножом, который он небрежно крутил на ремешке. Смотрел на Степана холодно и равнодушно, чуть морщился от запаха дедовской махры. Дед стоял рядом и привычно усмехался.
- Зачем ты его привел? - спросил альв.
- А то сам не понимаешь?
- Хочешь, чтобы я научил... Охотник, ты понимаешь, чего хочешь? Нам запрещается это. Нас и без того мало, а если люди узнают...
- Не узнают, - твердо сказал дед.
- Чего ради? - вскинулся альв. Нож мгновенно исчез из его пальцев.
- Того. Ты помнишь егеря, который тебя, Сурраль, третьей зимой спас от гулей? Это его сын.
Альв замер неподвижно. Потом мазнул по лицу Степана черными зрачками, отвернулся.
- Да. Ты прав. Это мой кровный долг.
- Иди с ним, внук, - сказал дед. - Иди. Надо тебе узнать больше. Я вот староват уже, а он...
Степка узнал позже - "он" возраста не имеет. Сколько в этих лесах жил Сурраль, не было известно никому. Но с тех пор Степан Нефедов проводил с альвом почти все время. Три года подряд он жил, спал и дышал так, как ему тихим голосом приказывал безжалостный воспитатель, кроивший тело юноши по своему разумению. Писать, читать и уважать Советскую Власть его научили сельская учительница и дед. Не научили только верить в бога - наверно, и тут виною всему был альв Сурраль: трудновато верить в то, чего не можешь увидеть сам, когда рядом - вон они, чудеса.
Потом альв исчез. Ушел однажды и сгинул, растворился в лесах, словно бы и не было никогда его рядом. Куда ушел, не смог сказать и дед. От него на память ученику остался только костяной нож, да шрамы на всем теле, которые от этого ножа и появились - Сурраль всегда повторял, что тренировка без крови не имеет смысла.
А потом началась война.
Степан которому только-только стукнуло девятнадцать, в военкомат поехал сразу же, как по репродуктору, прибитому на столбе у сельсовета, прочитали приказ о мобилизации. Даже хотел со своей винтовкой, но Константин Егорыч не дал.
- Ружье, Степка, тебе там дадут. Ружей на войне много - только стреляй... Главное, стреляй метко. Или ты его, или он тебя.
Напоследок, у поезда, дед повесил внуку на шею свой медный крест да бабкин оберег. Бабушка Авдотья солдата не провожала - уж так повелось в роду Нефедовых, что на опасное дело мужики испокон веку уходили не оборачиваясь и не слыша причитаний за спиной. Так ушел и рядовой Степан Нефедов, махнул деду рукой и запрыгнул в теплушку. Не зная еще, что воевать ему придется без передышки долгих пятнадцать лет.
...Старшина Степан Нефедов поднял голову. В коридоре простучали шаги, дверь приоткрылась и в нее просунулась голова Сашки Ерохина из комендантского взвода.
- Товарищ старшина, я вам принес... Водки, как просили.
Нефедов принял газетный сверток, развернул бумагу, поставил на стол зеленую бутылку. Нашарил на полке пыльный стакан, протер рукавом. Содрал пробку с бутылки и налил водки сразу по рубчик. Поднял стакан и с выдохом проглотил обжигающую жидкость в три глотка. Закашлялся и вытер глаза.
