– Тук-тук, кто в теремочке живет? – шутливо спросила Страхова. Но ей было невесело. Ее сердце замирало с каждым сантиметром открытого одеяла. Жанна почувствовала себя маленькой девочкой, которая открывает дверь медленно в темный чулан с миллионами чудовищ. Она ждала, что в следующий момент из-под одеяла выскочит что-то невиданное и жуткое.
Чудовищ под одеялом не было. Но то, что она увидела, напугало ее не меньше. Стасик лежал, открыв глаза, и улыбался. Жуткая улыбка безумного человека.
«Стасик и есть чудовище», – подумала она.
– Что с тобой, сынок? – спросила Жанна, пытаясь не показать страха.
– Все нормально. Я просто привыкаю.
Где-то она уже это слышала. Жанна повернулась к кровати дочери и вздрогнула. Алена сидела, смотрела на нее и что-то рисовала.
– Крошка, что ты рисуешь? – голос дрогнул, но Страхова улыбнулась.
– Я еще не знаю, – холодно ответила дочь.
– Может быть, ты посмотришь и скажешь нам? – Жанна хотела наладить контакт.
Черта с два она хотела наладить контакт! Она хотела убежать отсюда как можно быстрее. Она хотела больше никогда не заходить в эту комнату монстров.
Жанна вздрогнула, когда прорвался лист. Но Алена этого, казалось, и не заметила. Она водила карандашом из стороны в сторону, продолжая рвать бумагу.
Страхова попятилась к выходу.
– А я уже привыкла, – без эмоций произнесла Кроха.
Жанна кивнула.
– Я же говорила тебе, что привыкнешь. – Она задрожала всем телом.
Вдруг Алена перестала «рисовать». И в наступившей зловещей тишине прошептала:
– И ты скоро привыкнешь.
Жанна выскочила за дверь и налетела на Андрея. Он обнял ее. Она даже слышала его сердцебиение. Да, точно, это его сердце. Потому что ее замерло. И еще она услышала этот мерзкий звук. Кгшп-кгшп-кгшп. Алена взяла новый лист и водила по нему грифелем карандаша.
Жанна подумала, что, будь сейчас перед ней Леша, она непременно бы закатила скандал. А так… Ей стало неловко, будто ее застали за интимной стрижкой. Она отстранилась. Щеки горели.
– Жанна, что произошло? – Андрей попытался ее обнять вновь, но она отстранилась. Чувство стыда сменилось липким чувством, будто ее пытаются принудить к чему-то постыдному, к чему-то, чего она не хочет. Например, изнасиловать. Запихнуть в черную «BMW» и изнасиловать.
– Жанна, – позвал Андрей и шагнул к ней.
– Стой, где стоишь! – слишком резко произнесла Жанна. Что-то с ним было не так. Не то же самое, что с детьми, но что-то определенно не так. – Все хорошо.
«Он не верит мне, – подумала она. – Да и плевать я хотела».
– Все хорошо, – повторила она и пошла к лестнице.
– Жанна, там это… пришли сигналку ставить.
Страхова не сразу поняла, о чем пасынок говорит.
– Какую сигналку?
– Ну, мы же утром говорили…
– Ах да, – как-то вяло произнесла Жанна. – Андрюш, не проследишь? А я пока на обед что-нибудь приготовлю.
Андрей улыбнулся, подошел к ней и сказал:
– Тебе выспаться надо.
Жанна только теперь, когда он спускался по лестнице, что-то напевая себе под нос, поняла, что с ним. На его глазах девке отрезало грудь, а он улыбается, как будто ничего не произошло.
Страхова медленно шагнула на первую ступеньку. Голова кружилась, как после аттракциона Сюрприз. Она не слышала вокруг ни единого звука, кроме «кгшп-кгшп-кгшп». Дом был наполнен ими. Будто в каждой комнате сидело по несколько человек (или монстров?) и царапало по бумаге. Она сделала еще один шаг. Звуки усилились, и в какой-то момент ей показалось, что их выводит не грифель, крошащийся о волокна бумаги, а голоса тысячи людей. И вместо «кгшп-кгшп-кгшп» ей слышалось: «привыкнешь-привыкнешь-привыкнешь».
Третий шаг она сделала в пустоту.
* * *
Алексей прошел в читальный зал. Светлана Филипповна принесла ему толстую подшивку «Донского вестника».
– Ого, это все о нем? – удивился Леша.
– Нет, но больше половины, пожалуй, будет. Около года эта новость не сходила со страниц нашей газеты. – Женщина оглянулась и присела рядом с Алексеем. – Я не пойму, из-за чего вообще шумиху-то подняли. Вадька-то вернулся с войны инвалидом.
– Какой войны? – решил спросить Леша, пока разговор не ушел далеко.
– В Афганистане он был. Перед самой отправкой домой в 89-м зацепило его. Да так зацепило, что он в госпитале с год провалялся и вышел с пластиной в голове.
Леша напрягся.
– Война, – выдавил из себя Страхов.
– Да. И больше ничего. Никаких призраков и переселений душ.
– А что, были и такие варианты?
– Еще бы! – Женщина не скрывала радости, будто Леша затронул ее любимую тему. – Он же, как из госпиталя вернулся, узнавать всех перестал. Он, когда убивал свою семью, орал: «Куда вы дели моих родителей?»
– Ну да. А духи-то откуда взялись?
– А это уже местные дельцы-журналисты хотели здесь сделать дом в Эмитивилле, только по-русски.
– И что?
– Да ничего у них не вышло. Дома-то, по сути, и не осталось. Фундамент, сарай да какой-то жуткий колодец. Ой, что-то я разболталась с вами. – Женщина встала и положила руку на подшивку. – Вы читайте, читайте. Только я вам уже все сказала. Контуженый он был. – Она покрутила пальцем у виска, развернулась и пошла к конторке.
Алексей едва подавил в себе желание сломать ей палец. Он попытался отвлечься. Открыл первую газету. Заголовок, бросившийся в глаза, напомнил, что пришел он сюда не пальцы ломать менеджерам по подбору интересного чтива.
«Ужас в Васильевке», – гласил он.
Дальше говорилось о самом преступлении. Мол, нашли жертвы, каждую в своей комнате…
«Они хотели сделать свой дом в Эмитивилле», – вспомнил он слова Светланы Филипповны.
То есть из статьи в статью журналисты наводили жути, выдумывая все новые и новые необычные подробности. А тут еще и Вадик выступил, чем, собственно, подтвердил их версию происшедшего. Алексей всмотрелся в лицо парня. Черно-белое изображение двадцатилетнего мужчины напомнило о тех временах, когда Страхов возвращался с войны. У них у всех были такие же лица. Только им тогда хотелось кричать: куда вы дели мою страну!
Леша посмотрел по сторонам. До него никому дела не было. Он быстро вырвал страницу с фото, заглушив все звуки кашлем. Кто-то шикнул на него. Страхов сложил листок и убрал в карман куртки. Для видимости полистал еще. Его внимание привлекла статья из последней газеты. Точнее, не сама статья, а выделенный красным маркером кусок.
Что бы не произошло в ту роковую ночь в доме в Васильевке, мы не можем с полной уверенностью говорить, что здесь обошлось без проделок Нестерова Бориса – местного колдуна.
Слово местный было затерто, читалась только буква М. Так что Алексею пришлось догадываться, что это слово «местный», ну или монстр.
