Она купила бутылку воды и пачку жевательной резинки и вернулась на нужный этаж. Доброжелательная медсестра все еще ждала ее.
— Ничего страшного, — сказала она Шайлер. — Я понимаю, какое это потрясение для вас. Но вы идите. Все будет хорошо. Она ждет вас.
Шайлер кивнула и прошептала:
— Спасибо.
Она пошла по коридору. Все выглядело точно так же, как и всегда. Окна, выходящие на мост Джорджа Вашингтона. Планшеты с листами бумаги, на которых написано имя пациента, список медикаментов и имя лечащего врача. В конце концов девушка остановилась перед нужной дверью. Та как раз приоткрылась со скрипом, и Шайлер услышала его.
Голос, мелодичный и прекрасный. Голос, нежно произнесший ее имя. Голос, который она до сих пор слышала лишь в снах. Голос ее матери.
Шайлер отворила дверь и вошла.
БЛИСС
«Что ты сказала?»
Блисс как раз расплачивалась за свое новое платье, когда в сознании у нее внезапно прорезался голос Посетителя.
— Вы принимаете карточки «Амекс»? — Спросила она у продавщицы, сидевшей за столиком.
Девушка попыталась сохранить самообладание, хотя от возбуждения Посетителя у нее разболелась голова.
«Аллегра очнулась? Аллегра жива?»
«Отчего это тебя так радует? — Спросила Блисс. — Какая тебе разница? Она всего лишь пациент больницы, коматозная больная».
— Вы что-то сказали? — Переспросила продавщица, уложив фиолетовое платье в простой коричневый пакет и прикрепив к нему чек.
— Нет. Извините.
Блисс схватила пакет и направилась прочь из комнаты. На выходе она налетела на нескольких девушек, которые как раз входили.
— Осталось тут у них что-нибудь стоящее или все уже расхватали? — Поинтересовалась одна из них.
— Э-э... Не знаю, — пробормотала Блисс, протиснувшись мимо новоприбывших.
Она понимала, что ее сочтут редкостной невежей, но у нее просто-таки раскалывалась голова.
Девушка попыталась поймать такси. Было пять часов, и все такси переключили свои фонарики на сигнал «в парк». И хуже того — начался дождь. Чертова нью-йоркская погода.
На мгновение Блисс затосковала о боби-энновском «силвер шэдоу» и о шофере, сопровождавшем ее повсюду. В конце концов Блисс удалось поймать лимузин, когда тот высадил на углу какого-то управленца.
— Сколько до Сто шестьдесят восьмой улицы?
— Двадцатка.
Блисс забралась в машину. После внезапно холодного дождя в салоне было тепло и уютно.
Девушка по-прежнему ощущала возбуждение и волнение Посетителя. Какое ему дело до всего этого? С чего вдруг его так интересует какая-то безмозглая женщина, лежащая в больнице?
«Следи за выражениями, — холодно произнес Посетитель. — Изволь не выражаться о своей матери подобным образом».
«Так значит, это правда. Я — ее дочь. Я — дочь Аллегры», — подумала Блисс.
Ее сердце колотилось так сильно, что грудной клетке было больно.
«Конечно, ты ее дочь, — сказал Посетитель рассудительным тоном, от которого Блисс сделалось еще сильнее не по себе. — Мы создали тебя вместе. Ну а теперь, я думаю, нам пора пойти и надлежащим образом поприветствовать Аллегру».
ШАЙЛЕР
Больничная постель была пуста. Аллегра ван Ален сидела рядом, в кресле. В своем простом черном платье с ниткой жемчуга мать Шайлер была настоящим воплощением элегантности и сдержанности. Она выглядела так, словно только что вышла из офиса или с заседания благотворительного комитета, а не провела последние пятнадцать лет недвижно, вот на этой самой кровати.
Шайлер вошла в комнату нерешительно, шаркающей походкой. Но стоило Аллегре раскинуть руки, как Шайлер бросилась ей в объятия.
— Мама!
От Аллегры пахло весенними розами; кожа у нее была нежной, как у младенца. От ее присутствия в комнате словно становилось светлее.
Аллегра погладила дочь по голове.
— Шайлер... Ты вернулась домой.
— Прости меня! Прости, пожалуйста! — Всхлипывая, попросила Шайлер. — Прости меня за все, что я тебе наговорила в Токио. — Девушка подняла заплаканное лицо. — Но как?..
— Время пришло, — ответила Аллегра.
Шайлер высвободилась из объятий. Она не могла поверить своим ушам.
— Ты что, хочешь сказать, что могла проснуться в любой момент?
Аллегра покачала головой.
— Нет, милая. — Она жестом предложила Шайлер пододвинуть к ее креслу второе. — Я ощутила некое движение в глубине глома... В мире что-то произошло... Я почувствовала это. С моей стороны было бы эгоистично и дальше отказываться брать кровь. Оставаться в своей изоляции.
Шайлер вдруг увидела, как это произошло — словно сама при этом присутствовала. Лежавшая в коме женщина приподнимается на кровати и впивается в шею санитара, который пришел сменить ей постельное белье. Вампирская принцесса проснулась. Спящая Красавица встает из хрустального гроба.
Шайлер с трудом сдержала всхлип.
— Лоуренс...
Аллегра кивнула.
— Погиб. Я знаю. Я говорила с ним перед тем, как он ушел на иную сторону.
— Он сказал мне про наследие ван Аленов. — Шайлер пожала плечами. — Ты не знаешь, что я должна сделать?
В ответ мать привлекла ее к себе и произнесла голосом, который могла слышать лишь Шайлер.
«Слушай внимательно, дочь моя. Ибо то, что я собираюсь сказать тебе, может быть сказано только под прикрытием глома.
В те дни, когда мы звали домом рай, пути между мирами были открыты. Ангелы свободно перемещались между небесами, землей и подземным миром. Но после мятежа Люцифера, когда Князя тьмы и его последователей сбросили с небес, путь в рай был закрыт навеки.
Но семь путей мертвых остались открытыми. В Риме мы еще доверяли Калигуле, не зная, что это замаскированный Люцифер и что он поставил себе целью обнаружить местонахождение этих путей на земле. Будучи императором, он приказал построить под Лютецией лабиринт туннелей. Именно там он обнаружил первый путь.
В заносчивости своей он поделился тайной с Михаилом. Утренняя звезда из тех, кто не может скрыть свой триумф, какие бы последствия это ни повлекло. Михаил настоял, чтобы они построили на пути врата и отковали ключ, который будет храниться у него, Михаила. Люцифер согласился.
Но конечно же, это было обманом. К тому моменту Люцифер уже полностью преобразился в Кроатан. Его измена вампирскому кодексу привела к кризису в Риме. Он украл ключ при первой же возможности и выпустил в мир Мерзость. Мы же не знали об этом, пока не стало поздно.
