Когда сгустились сумерки и стало прохладно, Лилли наконец решила отправиться домой. Поясница болела, ее до сих пор время от времени мучили спазмы, но голова была ясной как никогда.
Измотанная, но удивительно спокойная, она шла по пустынному тротуару в сторону своего дома и думала об Остине, думала о Джоше, думала об отце, как вдруг заметила на противоположной стороне улицы знакомую фигуру, несущую в руках брезентовый мешок, из которого на каменные плиты падали темные капли.
– Боб? – Лилли перешла улицу и с опаской приблизилась к Бобу, смотря на пропитавшийся кровью мешок. – Что это такое? Что происходит?
Боб остановился. Далекий прожектор едва освещал его исчерченное глубокими морщинами лицо.
– Ничего такого… Э-э… Видишь ли, я немного занят.
Он казался подозрительно взволнованным и смущенным. Бросив пить, он стал лучше следить за собой, и теперь его темные волосы были аккуратно убраны с обветренного лба и зачесаны назад. Вокруг усталых глаз собрались морщинки.
– Боб, я не хочу совать нос не в свое дело, – Лилли кивнула на мешок, – но я уже второй раз вижу, как ты тащишь какую-то мерзость через весь город. Наверное, я не имею права спрашивать, но это случайно не…
– Это не человек, Лилли, – перебил ее Боб. – Это просто мясо. Несу его со станции.
– Мясо?
– Кусочки кролика, который угодил в одну из моих ловушек. Просто тушка.
Лилли посмотрела на него.
– Боб, я не…
– Лилли, я дал ему слово, – Боб больше не мог притворяться. Его плечи опустились от отчаяния, может, даже от стыда. – Там эта тварь… бедное, несчастное создание… она когда-то была его дочерью, и я дал ему слово. Я должен его сдержать.
– Боже, только не говори мне…
– В свое оправдание я могу лишь сказать, что он спас мне жизнь, – произнес Боб, опустив взгляд. Из мешка снова капнула кровь. Боб жалко шмыгнул носом.
Лилли с секунду обдумала это, а затем сказала очень мягко, но очень уверенно:
– Покажи мне.
Глава двадцать вторая
Боб повернул ключ и распахнул дверь, и Лилли вслед за ним вошла в квартиру, переступив порог святилища Губернатора.
Она остановилась в провонявшей гнилью прихожей. Все еще держа в руке мешок с мясом, Боб зашел за угол и скрылся в гостиной, но Лилли не сдвинулась с места, осматривая жалкие остатки свидетельств личной жизни Губернатора.
С момента своего приезда в Вудбери Лилли Коул всего несколько раз бывала в берлоге Губернатора, причем каждый из ее кратких визитов сопровождало ужасное беспокойство. Она помнила доносившиеся из других комнат характерные звуки – тяжелое дыхание, слабое бряцанье металла и странное бурление, намекавшее на существование домашней лаборатории на кухне, – но сейчас, стоя в коридоре со скрещенными на груди руками и слыша те же самые звуки, она практически не чувствовала ни отвращения, ни гадливости, которые одолевали ее раньше.
Все здесь было пронизано душераздирающей печалью, которая тяжким грузом легла на плечи Лилли. Исцарапанный деревянный пол, выцветшие обои, завешенные черной парусиной и старыми одеялами окна, единственная лампочка, свисающая с покрытого трещинами оштукатуренного потолка, густой запах плесени и чистящего средства, спертый воздух – все это невероятной тоской скрутило желудок Лилли. Она тяжело вздохнула и попыталась забыть о грусти. Боб позвал ее из гостиной:
– Лилли, проходи… Я хочу тебя кое с кем познакомить.
Его голос слегка дрожал. Боб явно хотел смягчить обстановку. Лилли снова вздохнула, и у нее в голове промелькнула странная мысль: «Человек, который жил в этой квартире, все потерял, и это довело его до ручки, и он оказался здесь, в одиночестве, как изгой в темнице без окон, без удобств и без каких-либо признаков жизни».
Лилли вошла в гостиную и замерла при виде маленького существа, прикованного к противоположной стене. Один вид Пенни Блейк заставил Лилли практически невольно поежиться от ужаса. Холод пронизал ее до костей. По спине пробежали мурашки. Но вместе с этим на девушку нахлынули отчаяние, грусть, даже сострадание.
Непременные атрибуты детства, все еще присущие маленькому монстру, поразили Лилли: две тонкие косички с грязными бантиками обрамляли сморщенное, почерневшее лицо, аккуратное платье с передником было так сильно заляпано слюной, желчью и кровью, что из василькового стало землисто-серым. Боб опустился на колени рядом с девочкой, достаточно близко, чтобы погладить ее по плечу, но в то же время достаточно далеко, чтобы она не достала его своими клацающими прогнившими челюстями.
– Лилли, это Пенни, – произнес Боб с режущей ухо нежностью и вытащил из мешка кусок багряно-красной плоти.
Девочка дернулась и жутко застонала. Боб скормил ей первый кусочек. Молочно-белые глаза Пенни сверкали от возбуждения и едва ли не боли, пока она пожирала внутренности и кровь вытекала у нее из беззубого рта и струилась по подбородку.
Лилли подошла ближе, с трудом справляясь с печалью, и упала на колени в нескольких футах от ребенка.
– О боже… Боб… Господи Иисусе… Это что, она?.. Боже, боже…
Боб осторожно провел рукой по сальным волосам Пенни, которая не прекращала своей трапезы.
– Пенни, это Лилли, – очень тихо сказал он.
Лилли опустила голову и уставилась себе под ноги.
– Боб, это… Боже.
– Лилли, я дал ему слово.
– Боб… Боб.
Не поднимая глаз, Лилли качала головой, слыша громкое чавканье. Она не могла смотреть на маленького монстра. Краем глаза она видела оставленные гвоздями дырки в истертом ковре и кровавые контуры наспех прибитой к полу деревянной панели. Она видела следы особенно упрямых пятен, которые так и не поддались отчаянным попыткам свести их с помощью чистящего средства. Воняло гнилью и кровью.
Боб сказал что-то еще, но Лилли не расслышала его слов. Ее разум наводнила печаль, которая пропитывала всю эту квартиру, пронизанную отчаянием и безумием, втравившимся в каждую складку штор, в каждую трещину в деревянном полу, в каждый поросший черной плесенью шов между досками. У Лилли перехватило дыхание. Глаза горели. В следующую секунду на них навернулись слезы, и Лилли попыталась снова вдохнуть и сдержать рвущиеся наружу рыдания. Они застряли глубоко в горле. Сжав кулаки, Лилли снова взглянула на девочку.
Давным-давно Пенни Блейк сидела у отца на коленях, слушала сказки на ночь, сосала палец и утыкалась носом в теплое одеяло. Теперь она смотрела по сторонам глазами цвета рыбьего брюха, ничего не видя, как крот, вне себя от чудовищного голода, который уже никогда не исчезнет. Она была живым воплощением всех ужасов этой чумы.
Бесконечно долго Лилли стояла на коленях напротив девочки и качала головой, смотря в пол, пока Боб молча скармливал маленькому монстру остатки внутренностей и тихо посвистывал, словно он просто расчесывал волосы своей дочке.
Лилли пыталась найти верные слова. Она понимала, что нужно сделать.
Наконец, через несколько долгих минут, Лилли смогла взглянуть на Боба.
– Ты ведь знаешь, что мы должны сделать, да? – Боб печально взглянул на нее усталыми покрасневшими глазами. – Ты ведь знаешь, что у нас нет другого выхода?
Боб тяжело вздохнул, поднялся на ноги, подошел к дивану и упал на него, словно у него на плечах лежал Сизифов камень. Всхлипнув, он утер глаза и дрожащим голосом ответил:
– Знаю… Знаю, – он сквозь слезы посмотрел на Лилли. – Только вот придется все сделать тебе, малышка Лилли… У меня не хватит духу.
В кухонном ящике они нашли нож для колки льда, а на кровати – относительно чистую простыню, и Лилли велела Бобу подождать снаружи. Но Боб Стуки – человек, который ухаживал за умирающими солдатами и всю жизнь прикармливал бродячих собак, – отказался оскорбить память маленькой девочки и сказал Лилли, что поможет ей.
Они подошли к Пенни сзади, пока она ела, и Лилли набросила на нее простыню, закрыв ей лицо и голову и постаравшись лишний раз не мешать маленькому монстру. Девочка зашевелилась в тканом коконе, и Лилли осторожно повалила ее на пол. Прижав ее своим весом, Лилли правой рукой подняла нож.
