– Витек! Ты где? – голосила бабушка, молотя скелетов руками (клюку потеряла по дороге).
– Здесь!
– А я где?
– На Злой земле! Я тебе потом объясню, ба, не давай им забрать тебя!
– Щас! Получи, фашист, гранату! – Санек получил ногой под дых. Не от меня, я только еще шел к ним, спотыкаясь и падая то и дело.
Бабушка со скелетами, казалось, не приближаются, а удаляются от меня с каждым шагом. Устав падать, я лег на брюхо, пополз и сразу понял, что не ошибся. Все мои попытки приблизиться к бабушке только отдаляли ее от меня. А дела у нее между тем шли плохо. Три скелета, уже наполовину ушедшие под землю, тянули за собой бабушку. Она не сдавалась: над черной грязью периодически мелькала то рука, то нога, поднимая фонтаны черных брызг. Мне было видно, что отбрыкиваться ногами ей все сложнее, еще чуть-чуть, и бабушка по пояс уйдет под землю, и тогда…
– Антоха! Любка! Санек!
Я обернулся, хоть звали не меня. По грязи в мою сторону брела темная фигура, я узнал голос Пекаря. Явился к деткам, псих чертов! Скажи им, а?
Шаг, еще шаг, и я услышал шуршание пакетов, увидел эти пакеты на ногах для непромокаемости и узнал бомжа. Того, который продал мне глину со Злой земли для бабушки! Вскочил на ноги, побежал к нему – этот-то не станет от меня отдаляться:
– Скажите им, иначе они заберут бабушку!
Пекарь шагнул ко мне:
– Чего тебе, пацан?
– Они хотят забрать мою бабушку!
– А я что могу сделать? – пожал плечами бомж.
Да, чувак, все, что мог, ты уже сделал.
– Витя!
Бабушка звала меня, и я это слышал. Бабушка уже по горло ушла под землю, и я это видел. Я бежал к ней, но не мог приблизиться. Отдалялся с каждым шагом и уже не мог разглядеть не то что лицо – не мог отличить в темноте ее силуэт от стайки безумных скелетов. А я все равно бежал. Летел, как дурак, отдаляясь с каждым шагом:
– Бабушка!
– И чего тебе от нее надо? – пробубнил меланхолично Пекарь.
Точно, псих! Как будто не видит!
Я так подумал и сразу притормозил. Я понял, почему мы так долго мучились: и Пекарь, и я. Земля есть земля, что на ней посадишь, то и вырастет: палка, цветок или хоть банка колы. Но даже в такую чудо-землю не посадишь любовь, понимание; занудную нотацию за двойку – и ту не посадишь. Просто потому, что все это не может существовать само по себе. Нотация не витает в воздухе, ее должен кто-то прочесть.
Все, что мне надо от бабушки и родителей – чтобы они были со мной. И если скелеты хотят, чтобы их спас я, то их не устроят ни мои цветы, ни книги. Им нужна вся моя жизнь.
– Эй! – Я помахал скелетам издалека. – Смотрите: как вам подарочек?!
Я разбежался и плюхнулся плашмя на Злую землю. Все правильно, все просто: вон, даже до Пекаря дошло.
Он охнул, картинно хлопнул себя по лбу, подбежал и пнул меня ногой в целлофане:
– Ты че? Все-таки я им отец. – И улегся рядом.
Из-под земли в ногах ударил фонтан грязи. Пекаря накрыло – всего, целиком. А рядом со мной тут же возник парень лет семнадцати, девчонка помоложе и Санек! Бомжонок, с которым я познакомился на днях. Вид у него был самодовольный:
– Я же говорил, он сможет, а вы не верили!
– Что смогу? Где бабушка?!
Бабушка тронула меня за плечо, она стояла сзади:
– Ты мне объяснишь, что происходит?
Конечно, после того, как пойму сам.
– Санек, что?..
– Спасибо, что помог отцу. Извини, что мы так обходились с тобой. Устали просто, понимаешь?
Не то чтобы я это понимал, но… Простил, конечно.
Санек улыбался и парил в полуметре над землей. Днем я даже не замечал его призрачности, а теперь…
– Значит, там, в доме, и здесь, на земле, – это все ты?
Санек довольно хмыкнул:
– А ты не понял, что это я? Откуда смертный пацан мог знать о Злой земле, да еще и рассказывать об этом каждому встречному? Меня Антоха попросил тебе объяснить, чтобы ты глупостей не наделал.
Антоха кивнул. Он уже имел вполне нормальный человеческий вид, только на земле тоже не стоял, а парил – призрак все-таки.
Значит, на днях я разговаривал здесь с призраком-Саньком, сыном Пекаря. А чуть раньше купил у этого Пекаря глину для бабушки…
Фонтан грязи взвился еще раз, выпустив бомжа на свет. Он тоже был бесплотный. Приняла его, значит, Злая земля?
Пекарь положил мне руку на плечо, от него больше ничем не пахло:
– Спасибо, парень.
А земля между тем подсыхала. Я сперва заметил, что подошвы перестали вязнуть в грязи, глянул под ноги: трава! Не моя газонная, а обычная подмосковная трава, которой полно везде, и это так здорово! Чуть поодаль откуда-то возникли гребешки кустов, уже полуголые по-осеннему. А у Пекаря под ногой зрела крупная клюквина. Он заметил и почему-то смутился:
– Помнит сырость. Клюква на сухой земле не растет.
Бабушка стояла рядом со мной и оглядывалась, близоруко щурясь:
– Что происходит, Витя?
– Нормально, ба. Они отца ждали. Вот дождались.
Бабушка кивнула, словно все поняла.
Я шел в школу и насвистывал (по правде говоря, хотелось петь, но неудобно как-то на улице): хорошее было настроение, впервые за последние несколько дней. Сунул руки в карманы и нащупал в одном какую-то склизкую мерзость. Комок грязи со Злой земли? Не может быть! Вынул, посмотрел – сосиска. Судя по запаху – старая. Когда, интересно, я успел ее положить-то? Думал-думал, потом дошло: в этом кармане у меня лежал комок глины со Злой земли. Последний раз я скатал его в колбаску – и вот что получилось! Сосиска! Лежала в кармане, лежала, да и протухла себе. А мог бы и новый компьютер вылепить… Да ну, ерунда!
Пинком я отправил сосиску в урну, да так и замер с поднятой ногой. Потому что по улице прямо на меня с двумя друзьями шел Лысый.
– Витек! – Он растянул губы в фальшивой улыбке. – Вот так встреча! Поговорим?
Я успел снять часы, прежде чем получил по морде, и даже двинуть кому-то локтем, прежде чем упал. Асфальт больно царапнул по носу, в ребро ткнулся нос чьего-то ботинка. Трое на одного – Лысый никогда не отличался хорошими манерами. Ну, держитесь, смельчаки! Я оттолкнулся руками, вскочил, врезал кому-то не глядя, получил под дых и вновь почувствовал себя среди людей.
