Но Артемиды нигде не было видно.
В этот момент из спальни вышел Ашерон.
— Что-то не так? — спросил он.
Кэт уже было хотела подойти к нему в поисках утешения, но потом решила держать дистанцию. Потому что сейчас отец слишком сильно напоминал ей Сина.
— Где Артемида?
Ашерон кивком голову указал на строение, видневшееся у него за плечом.
— Видишь тот большой дом на холме? Его довольно сложно не заметить. Это адски безвкусный особняк, который выглядит как потворство мании величия. Зевс, по-видимому, устраивает вечеринку, и Артемида решила её посетить.
Ну, разумеется. Она, вероятно, ушла надолго. Ну что за невезение!
Ашерон шагнул к ней.
— Я могу чем-то помочь?
— Нет, — произнесла Кэт раздраженно. — Ты — мужчина, а я сейчас ненавижу вас всех.
Он отступил на два шага.
— Хорошо. Я все понял. Так как мое присутствие тебе сейчас неприятно, то я вместе со своей мужественностью отправляюсь на террасу. А ты можешь присоединиться ко мне в любой момент, если, конечно, сумеешь простить мне этот очевидный врожденный дефект.
Кэт внимательно на него посмотрела. Он явно пытался перевести все в шутку. Это было ещё одной причиной, по которой Кэт сейчас чувствовала ненависть ко всем мужчинам. Её отец вышел наружу и сел на перила балкона, прислонившись спиной к колонне. На мгновение ей захотелось подбежать к нему и столкнуть вниз. И, несмотря на то, что эта мысль доставила ей некоторое удовольствие, Кэт прекрасно знала правду. Она злилась вовсе не на отца.
Ей хотелось прибить Сина.
Будучи не в состоянии больше мириться с этим, она вышла на балкон.
Ашерон повернулся к дочери и проницательно на нее посмотрел.
— Почему все мужчины такие эгоисты? — спросила Кэт, остановившись рядом с Ашероном и складывая руки на груди. — Я знала, что это так, и, тем не менее, сделала глупость и влюбилась в одного из вас. Почему? Может, я мазохистка? Ты изливаешь всю душу человеку, и что он делает? «Не могла бы ты переключить канал, детка?» — произнесла она, подражая мужскому голосу. — Вы все законченные эгоисты. Не заботитесь ни о ком, кроме себя.
Ашерон повторил её позу, сложив руки на груди.
— Ты хочешь послушать мой ответ или это были риторические вопросы, так как тебе просто нужно было выговориться?
— И то, и другое.
— Хорошо, давай так: ты сначала выговоришься, а я потом прокомментирую.
Почему он был таким чертовски разумным? Реакция её отца несколько остудила гнев Кэт.
— Нет уж, раз начал, то продолжай говорить. Если ты хочешь что-то сказать, то скажи это сейчас.
— То, о чём ты говоришь, свойственно не только мужчинам. Это проблема обоих полов. Вот ты называешь всех мужчин эгоистами, но взгляни на женщин с моей точки зрения. Да арктическая тундра даст больше тепла, чем иная женщина. Поверь мне, тебе не понравится моё мнение о женщинах. К примеру, если бы я дотронулся до твоей груди, то я был бы немедленно арестован. А ты знаешь, сколько женщин, не стесняясь, хватались за мою промежность при первом же желании?
— Папа!
— Прискорбно, но это правда. Женщины так же используют мужчин, как мужчины — женщин. Нельзя судить обо всех сразу по действиям нескольких уродов… А теперь, расскажи мне, что натворил Син, чтобы заставить тебя ненавидеть всю остальную мужскую половину человечества?
— Дело не только в Сине, — сказала она, защищаясь. — Вспомни, как дедушка обошелся с бабушкой. Что… — Тут Кэт запнулась.
— Что я сделал твоей матери, — продолжил Син вместо неё.
Черт, он и так всё понял. Кэт пристыжено опустила глаза.
— Я не это имела в виду.
— Можешь не извиняться. Ты так думаешь, и я совершенно точно это услышал.
Ooo, она совсем забыла об этой его способности.
— Я сожалею.
— Нет, ты не сожалеешь, — сказал он с понимающей улыбкой. — Ты слишком громко думаешь. Не забывай, что ты получила способность слышать людей и чувствовать их эмоции именно от меня.
Кэт смущенно поежилась. Неудивительно, что бедный Киш так обозлился на неё.
— Я что, действительно так надоедлива?
— Ну, возможно.
— Неудивительно, что я так раздражаю людей.
— Я уверен, что они легко прощают тебя. — Кэт сомневалась в этом, но спорить ей сейчас не хотелось. Ашерон наклонился, чтобы заглянуть в глаза дочери. — Раз уж мы заговорили об этом, то ты должна знать, что я ничего плохого не делал твоей матери.
— Ты соблазнил ее.
— Я поцеловал ее, и можешь мне поверить, я никогда не стремился заставить её желать меня. На самом деле я надеялся, что она убьет меня за это.
Его признание поразило Кэт — его слова кардинально отличались от того, как Артемида описывала этот случай.
— Что?
Он кивнул, и Кэт почувствовала, что отец искренен с ней.
— Еще не родилась женщина, которую я хотел бы обольстить, и это чистая правда. Я потратил всю жизнь, пытаясь заставить людей держать руки подальше от меня. Поэтому, прежде чем обвинить меня в том, что я обольстил твою мать и потом оставил её, проверь факты. Я поцеловал её однажды, надеясь на смерть, и затем она пришла за мной.
Кэт было трудно принять это, но, с другой стороны, в словах отца был смысл.
— Что касается моих родителей… — продолжал Ашерон — то они изначально не ладили, но это не имеет никакого отношения к тебе или ко мне. И уж тем более это никак не влияет на твои отношения с Сином, если, конечно, вы сами не захотите превратить свою жизнь в ад. Но я прошу вас не делать этого. Ваша проблема с Сином очень простая. Он боится своих новых чувств, а ты пытаешься заставить его принять такое решение, к которому он не готов.
— Ты сказал мне идти к нему. И я пошла.
— А ты извинилась?
— Да.
— Тогда просто дай ему время, Катра. Когда всю жизнь ты сталкивался с предательством, очень трудно снова поверить людям. Син боится любви.
Кэт не могла этого понять.
— Как можно бояться любви?
— А как же иначе? — удивился Ашерон. — Когда ты любишь кого-то… Если любовь искренняя, то ты отдаёшь своему любимому человеку своё сердце. Ты вручаешь ему часть себя, чего не позволяешь себе в отношениях с другими людьми. И только любимый человек может безнаказанно причинить тебе боль, ведь ты практически вручаешь ему острую бритву с картой своего сердца, на которой указано, где лучше ударить, чтобы попасть в самое ранимое место. И когда он действительно ударяет, это так больно, словно тебе на самом деле вырезали сердце. Ты словно оказываешься голой на всеобщем обозрении, и только один вопрос не даёт тебе покоя: чем ты заслужила такое обращение? Что заставило этого человека причинить тебе боль, если твоя вина заключается лишь в том, что ты любила его. Что с тобой не так? Почему никто не может хранить тебе верность? Почему никто не может любить тебя? Если это всё происходит с тобой один раз — уже достаточно плохо… А если это повторится? Кто, будучи в здравом уме, не станет бояться снова такое пережить?
Кэт с трудом сглотнула комок, появившийся в горле из-за той боли, что прозвучала в голосе Ашерона. На глаза навернулись слёзы, она прильнула к отцу и обняла его.
У Ашерона перехватило дыхание от нежности дочери. Только Сими когда-то так обнимала его. Это был тот редкий случай, когда после объятий не последует никаких требований. Кэт обняла его лишь за тем, чтобы успокоить.
Это так много значило для него.
— Я люблю тебя, папа, и я никогда не причинила бы тебе боль.
Ашерон закрыл глаза, эти слова были словно бальзам на его израненное сердце.
— Я знаю, малышка. Дай Сину немного свободы и позволь ему примириться с собой и со своим прошлым.
— А если он не сможет этого сделать?
— Тогда я вышибу ему мозги за то, что он довел мою девочку до слёз.
Кэт рассмеялась сквозь слезы и слегка отстранилась от него.
— Правда?
— Конечно. Забудь про Средневековье, я исполосую его кинжалом, и ты своими глазами увидишь, на что способен разозленный атлантский бог. По сравнению со мной Ганнибал Лектор покажется тебе просто плаксой.
