Я выпрямилась, повернувшись к ней лицом, но отступила на шаг, когда осознала, что запах гнилой картошки теперь исходит от нее.
— Я тебя знаю! — выкрикнула моя мать голосом Дел. Она покачивалась с пятки на носок и обратно. — Ты еще ничего не видела, заместитель шерифа. Ты еще ничего не видела.
Она повернулась, уверенным шагом подошла к входной двери и распахнула ее. Я вступила в гостиную, держась на безопасном расстоянии. В открытую дверь залетали порывы клубящегося снега, ее маленькая личная буря. Она вышла во тьму.
— Ма! Мама, куда ты идешь? Вернись обратно, ты замерзнешь до смерти!
— Догони меня, если сможешь, Пустынная Роза. Догони, если сможешь!
— Подожди, мама!
Я бросилась к двери и натянула сапоги. Потом я сорвала с вешалки парку и сняла фонарик с крючка на стене.
— Что происходит, Кейт?
Ник приплелся с кухни и встал, неуклюже балансируя на здоровой ноге и двух костылях.
— Моя мать только что ушла. Только я не думаю, что это она. Это Дел.
— Твоя мама — это Дел? — Ник прищурился и окинул меня взглядом: теперь на лице истинно верующего было написано сомнение.
У меня не было времени на объяснения.
— Оставайся здесь, ладно? И запри дверь. Если она вернется одна, не впускай ее. Подожди меня.
— Не впускать твою маму?
— Это не она, Никки.
Я застегнула молнию на парке, вышла на улицу и включила фонарик.
— Запри за мной дверь.
Снежинки кололи мое лицо. Я обвела лучом фасад дома и линию деревьев, но не заметила признаков присутствия моей матери. Остались лишь ее следы, ведущие именно туда, куда я и думала.
Я нащупала пистолет Ника в кармане парки и вознесла молитву о том, чтобы мне не пришлось использовать его. Тем не менее наличие оружия успокаивало меня. Смогу ли я застрелить собственную мать, если буду вынуждена это сделать? Будет ли это считаться убийством, если на самом деле я выстрелю в призрак давно умершей девочки? И как можно убить того, кто уже мертв?
Я двинулась по дорожке, и когда достигла валуна, то повернула направо и снова пошла по старой тропе, уходившей в лес. Здесь, среди деревьев, темнота казалась еще более глубокой. Я то и дело поскальзывалась, а снежная ночь как будто впитывала свет фонарика. Зона видимости не превышала двух футов.
— Мама? — позвала я. Но нет, я же гонюсь не за ней, верно? — Дел? Подожди меня! Подожди, Дел!
Мои ноги увязали в снегу, и я больше скользила, чем бежала. Я упала один раз, потом второй. На третий раз фонарик вылетел у меня из пальцев, и мне пришлось лезть на четвереньках в колючий кустарник, чтобы найти его. Когда я поднялась на ноги, ветер усилился и швырнул мне в лицо легкую горсть снежной крупы. Деревья застонали. Я удерживала взгляд на следах передо мной, подсвеченных лучом фонарика.
Она ведет меня к смерти? Неужели Дел ждала все эти годы, обдумывая и планируя свою месть? Были ли Ник и Опал правы с самого начала? Была ли Дел убийцей Тори Миллер? Дел в образе моей безумной, накачанной психотропными препаратами матери? Моей матери, руки которой были покрыты окровавленными, покрытыми листьями повязками и которая наутро после убийства орудовала фруктовым ножом с острым загнутым лезвием.
Теперь мы были близко друг от друга. Очень близко. Я торопливо шла по лесу, удерживая свет на следах передо мной и уверенная в том, что без них потеряю дорогу. Снег валил все гуще, и ветер нес его прямо мне в лицо. Мне приходилось останавливаться и стряхивать его. Он замерзал у меня на ресницах, размывая и без того смутный вид впереди.
Следы моей матери поворачивали направо у развилки и тянулись по прямой к старой охотничьей хижине. Но, присмотревшись к заснеженному лесному ложу, я заметила, что к ее следам присоединились еще два ряда следов, ведущих от поля Гризуолдов: одни маленькие, другие очень большие. Они быстро заполнялись снегом и пересекались друг с другом, то и дело переходя от отдельных отпечатков в следы волочения.
— Поспеши, Пустынная Роза! — донесся из темноты голос моей матери, приглушенный падающим снегом. — Осталось мало времени!
Я посмотрела на следы в снегу и вдруг поняла.
Дел вела меня в хижину не для того, чтобы отомстить.
Она взяла меня с собой, чтобы спасти Опал.
Впереди я различала тень хижины. Она опасно накренилась. Я остановилась и провела перед ней лучом фонарика. Внутри сиял неяркий свет, а окна и открытая дверь образовывали очертания пугающе искаженного лица. Я не видела движения, но слышала доносившиеся изнутри голоса. Потом раздался сдавленный крик.
Я рванулась к открытой двери — или это был рот? — и вошла внутрь.
Моя мать сидела у пузатой железной плиты и смотрела на чердак, где старая масляная лампа свисала с крюка на потолке. На полу чердака лежала Опал; ее руки были связаны толстым проводом, а другой отрезок провода был петлей пропущен вокруг ее шеи. В ее рот был засунут носовой платок. Глаза выпучились от ужаса. А сверху, оседлав ее и держа в руках свободные концы провода, восседал Зак.
17 ноября 2002 года
— Смотри-ка, у нас появилась компания! — сказал Зак и отвернулся от Опал, чтобы посмотреть на нас, но по-прежнему сжимая в руках концы провода, словно бойскаут, готовый показать свое мастерство в вязании узлов.
— Джин, Джин, Джин. Что ты здесь делаешь в такую погоду? — Он ослабил хватку и ослабил натянутый провод. — Кейт, тебе должно быть стыдно, что твоя мать бегает по ночам в одной ночной рубашке. Бедняжка может простудиться и умереть.
Но она не моя мать. Она Дел.
Мало-помалу я собирала цельную картину, нанизывая путеводные сигналы, словно кусочки дерева в одном из ожерелий Ленивого Лося. Вроде того, которое я украла и передала Дел. Мой единственный подарок для нее.
Приятель Ника подарил Дел звезду. Кто-то особенный.
Зак сокрушенно смотрел на нас и качал головой, словно разочарованная, но не слишком удивленная мамаша. Опал воспользовалась его секундной невнимательностью: она яростно задрыгала ногами и изогнулась всем телом, пытаясь столкнуть его. На мгновение я подумала, что она сумеет освободиться, скатится через край и упадет на восемь или десять футов вниз, на пол первого этажа. «Мы забыли про матрас», — ошалело подумала я. Но Зак едва двинулся с места. Он просто сместился и уперся коленом в грудь Опал, тут же утихомирив ее. Она испустила тихое «у-уфф!», словно от удара.
Все ее тренировки полетов и падений, прыжки с сеновала, воздушные трюки на велосипеде с пандусов, которые она строила; ее одержимость воздушной акробатикой, бросавшей вызов силе тяготения; женщины, которые ходили по крыльям бипланов и занимались стрельбой из лука в небесах. А теперь Опал оказалась пригвожденной к полу, и ее трюки уже не могли ей помочь. Никто не мог спасти ее, кроме меня.
