— Знаю, это звучит странно, но бабушка фотографировалась только на паспорт и прожила до девяноста семи лет, а моя тетя была подающей большие надежды киноактрисой и погибла в двадцать пять.
— Актрисой? А где она снималась?
— В небольших ролях. Тетя не успела достичь известности.
За разговорами мы незаметно подошли к дому Барышевой и теперь, устроившись на скамейке, ожидали ее появления.
— Арина, как ты думаешь, на каком фоне лучше всего снимать Вику? — спросил я.
— Прямо глаза разбегаются. В старых городах столько всего необычного… — Она задумалась. — Может быть, у крепостной стены? Не зря ее печатают на открытках, она вроде нашей визитной карточки.
— Или у пушек, — предложил я.
— В общем, в парке, — заключила Арина.
— Ну как? — из подъезда выпорхнула покрытая толстым слоем косметики Барышева. — Может, мне еще немного подрумяниться?
Я воздержался от обсуждения «боевой раскраски», опасаясь испортить фотомодели настроение, а Арина не удержалась от советов, последовав которым, на мой взгляд, Вика превратилась бы уже в полное страшилище. Потом мы все вместе отправились к Центральному парку культуры, где сохранился фрагмент крепостной стены, построенной более семисот лет назад и с той поры не раз защищавшей наш город от многочисленных вражеских набегов.
— Ребята, а вы куда собрались? — окликнула нас нагруженная тяжелым этюдником Акулиничева.
— Петя будет меня фотографировать, — отозвалась Вика.
— А я с пленэра. Знаете, эту стену, наверное, миллион раз рисовали и еще столько же нарисуют. Пейзаж и в самом деле живописный, но здорово поднадоел.
Как — то само собой получилось, что Света составила нам компанию и отправилась вместе со всеми обратно в парк. Его вход охраняли две старинные наполеоновские пушки, сразу привлекшие внимание девчонок. Барышева решила позировать на фоне трофейного оружия, прислонилась к стволу пушки и улыбнулась:
— Снимай, Петя.
Щелкал затвор. Вика принимала кокетливые позы, продолжая ослепительно улыбаться… Я чуть повернулся и увидел в видоискателе стоявшую поодаль Арину. Высокая, гибкая, с необыкновенными золотистыми волосами, она замерла в непринужденной позе, глядя куда — то вдаль. Упустить такой кадр было бы настоящим преступлением. Увидев, что ее фотографируют, Арина предостерегающе подняла руку:
— Петя, я тебя об этом не просила.
— Прости, но ты смотрелась просто потрясающе.
Она улыбнулась, характерным жестом поправила золотистые волосы:
— Хорошо. Думаю, несколько кадров не сильно сократят мои дни. Девчонки, идите сюда!
— Ой, девочки, я не накрашена и одета так себе, — попыталась возразить Акулиничева, — давайте в другой раз…
Несмотря на протесты Светки, Арина обняла ее за плечи и поманила к себе Барышеву:
— Мы готовы.
— Улыбочку! — мои слова заглушили раскаты грома. Я торопливо несколько раз подряд нажал на спусковую кнопку. — Пойдемте скорее к стене, а то до дождя не управимся.
Ливень застал нас на полпути. Взвизгнув, девчонки опрометью бросились к укрытию — небольшим полукруглым нишам, зачем — то прорубленным в основании крепостной стены. Дождь барабанил по мощенной плитами дорожке, и холодные брызги то и дело залетали в наше убежище.
— Покажи фотоаппарат, — попросила Арина.
Я протянул повидавший немало приключений «Зенит» с зеркальным объективом:
— Все в нем здорово, только перемотка барахлит с самого начала. Наверное, заводской брак.
— Сейчас посмотрим. Не волнуйся, я в этом немного разбираюсь. — Арина начала внимательно рассматривать фотоаппарат. — Видишь винтик под рукояткой обратной перемотки, попробуем его ослабить. Жаль, отвертки нет…
Я протянул перочинный ножик со множеством лезвий и других полезных приспособлений — еще один подарок моего деда.
— Подержи. — Арина передала аппарат Акулиничевой и занялась поиском подходящей отвертки.
— Ой! — бестолковая Светка ухитрилась нажать на защелку, открывавшую крышку фотоаппарата. Вместо того чтобы захлопнуть ее как можно скорее, Акулиничева, как завороженная, смотрела на загубленную пленку и повторяла: — Честное слово, я ничего не трогала, она сама, сама открылась!
Барышева побледнела и поджала губы. Опасаясь бурной девичьей ссоры, я обещал потратить на Викторию целую пленку, и это ее несколько успокоило. Однако настроение у всех оказалось испорченным, и как только кончился дождь, мы быстренько разошлись по домам.
День третий. Часовых дел мастер
Детские кошмары больше не преследовали меня, и я переключился на более важную проблему — намеченный на сегодня зачет по химии. Напряжение нарастало постепенно, и к большой перемене, отложив привычные дела, почти все ребята занялись изучением конспектов и учебников. Я сидел на подоконнике и просматривал тетрадь, когда услышал голос Сережки Ивойлова:
— Панкратова, дай списать задачки!
Стоявшая тут же Татьяна поинтересовалась:
— Ты не выучил урок?
— Не успел. Мы с ребятами дотемна гоняли мяч. 56:48 в нашу пользу.
— Следовательно, ты проигнорировал свои прямые обязанности. — Большие светло-голубые глаза Панкратовой смотрели в упор, не выражая никаких чувств. — Сергей, я не дам тебе списать, ведь это противоречит правилам поведения в школе. Каждый должен получать те отметки, которые заслужил, а не пользоваться чужими знаниями.
— Шутишь…
Но Панкратова не шутила. Отстранив оторопевшего Ивойлова, она величественно проследовала в класс. Крутившаяся поблизости Светка многозначительно повертела пальцем у виска и вполголоса пояснила:
— Она с утра такая.
Поведение Татьяны удивляло. Хотя она и была круглой отличницей, но никогда особо не задавалась и в помощи страждущим не отказывала.
— Сережка, тебе моя работа не подходит? Правда, она далека от совершенства, но…
— Спасибо, Петька, — обрадовался Ивойлов и тут же испуганно вздрогнул от прозвеневшего над ухом звонка.
Пережив зачет и оставшиеся уроки, я сбегал домой, наскоро перекусил, а потом отправился в удивительную мастерскую Дмитрий Дмитрича. Подвальчик встретил меня приветливым перезвоном колоколов и улыбчивыми лицами циферблатов. Старик сидел, склонившись над разобранным механизмом, и в руке у него поблескивал бронзовый пинцетик. Не поднимая головы, мастер произнес:
— Входи, Петя. Рад тебя приветствовать в моей скромной обители.
Только теперь я как следует рассмотрел старого часовщика. Пожалуй, он сильно смахивал на ожившую мумию — высокий, жилистый, с венчиком седых волос вокруг лысины и слишком хорошо сохранившимися для его возраста крупными зубами. Должно быть, он носил вставные челюсти. А еще обращало на себя внимание старинное кольцо с черно-красным камнем, надетое на указательный палец левой руки Дмитрий Дмитрича…
