Литлвуд сильно хромал на одну ногу и не мог пуститься вслед за отчаявшейся девушкой.
Бакстер-Браун как сумасшедший помчался по длинной темной улице; задыхаясь, с неистово колотящимся сердцем, он остановился лишь тогда, когда перед ним заблестела под луной широкая гладь водопроводных резервуаров.
— Эдди! Эдди! — отчаянно кричал он.
Он увидел, как она перегнулась через хлипкое ограждение, клоня голову к притягательно темной воде.
— Дорогая моя… я как раз хотел…
Так в столь необычном месте и в еще более необычных обстоятельствах он признался в своей любви и сделал предложение руки и сердца.
Эдди Бронкс побрела за ним, вся обессиленная и в слезах.
Он развел гудящий огонь в камине своей гостиной, зажег все лампы, даже лунообразную лампу Кантерпрука, и дрожащими руками приготовил две порции грога.
— Завтра же, дорогая, я займусь разрешением на брак.
Она не слушала, запрокинув лицо к потолку, и базедова болезнь внезапно подчеркнула выражение острой тоски в ее глазах.
— Что у вас здесь такое, доктор Браун? — спросила она, вздыхая.
— У меня? А что…
Она упала в одно из глубоких кресел, стоявших по бокам камина.
— Простите… голова кружится… тошнит… О, пожалуйста, доктор, не надо курить!
Бакстер-Браун уронил на пол только что приготовленный стакан грога.
— Но я же и не курю, дорогая! Эдди Бронкс вскочила на ноги.
— Там, в углу… там человек в шлеме… он прячется… я вижу под столом его ноги… о, они словно змеи.
Вдруг она завопила:
— Он идет сюда… зажигает трубку от лампы! Господи Иисусе!
Она так и рванулась к двери; Бакстер-Браун хотел ее удержать, но она оттолкнула его со страшной силой.
Он пошатнулся, потерял равновесие и врезался головой в то самое кресло, где она только что сидела.
Поднявшись, он заслышал, как хлопнула входная дверь, и успел только метнуться к окну.
В ясном лунном свете он увидел, как девушка бежит по безлюдной улице; он было высунулся, стал окликать ее, умолять вернуться, как вдруг различил чью-то зловещую, устрашающе грозную тень, которая беззвучно двигалась за ней следом по блестящему под луной тротуару.
На следующий день труп Эдди Бронкс извлекли из резервуара № 2 Камдентаунского водозабора.
* * *
На следующий год после этой трагической кончины Бакстер-Браун умер.
Он уже некоторое время страдал астмой и как следует не лечился.
Литлвуд часто навещал его; ему мы и обязаны рассказом о последних минутах доктора.
«Он поступил крайне неблагоразумно, и это его погубило, — поведал аптекарь. — Его коллега доктор Рессендил предписал ему домашний и даже постельный режим, а ему вздумалось куда-то пойти.
Дождь лил как из ведра, и вернулся он домой промокшим до костей.
Я сурово отчитал его и заставил немедленно лечь в постель.
— Что за безумие ходить сейчас по улицам! — ругал я его. — Не пойму, зачем вы в такую погоду решились выйти из дому.
— Я избавился от очень тяжкого груза, — ответил он.
Я измерил ему температуру: чуть ли не сорок градусов, — и понял, что он бредит.
Он начал говорить что-то невразумительное, в частности, о каком-то зеркале.
— Мне следовало это понять за столько лет… В нем таилась Она… Она…
Он все громче выкрикивал это слово Она, и мне пришлось несколько раз повторить, чтобы он замолчал и лежал спокойно.
К утру он немного притих, и я решил, что он засыпает, тем более что и температура снизилась.
Сочтя, что тоже могу передохнуть, я устроился в кресле и вскоре задремал.
Внезапно меня разбудили его крики.
Сидя на кровати, он тяжело дышал, грудь вздымалась, как кузнечный мех, и — вот что странно — никогда я не замечал, чтобы он употреблял табак, а тут он весь был окутан плотным облаком трубочного дыма.
— А! так вот оно что… вот оно что… теперь я знаю… и я знаю, какая она… Ах, тварь, она украла у меня трубку!
Он рухнул и остался лежать неподвижно; его больше не было в живых.
Но, падая, он сделал странное движение рукой, словно ловил что-то в воздухе. А когда рука вновь опустилась, он держал в ней толстую вересковую трубку с тремя крестиками на головке.
Трубку так и не сумели вынуть из окоченевшей руки, и его, кажется, прямо с ней и похоронили».
