Однако вы не могли быть полностью уверены в этом, — заметила Вики. — У вас оказались припасенные заранее листочки бумаги и карандаши.
Франц усмехнулся, подтверждая точное попадание
— Верно, — сказал он — Я не мог не думать о том, что может снова произойти, готовился к этому Когда я попал в горы, мои мысли приняли другое направление То, что казалось невообразимым в Лос-Анджелесе, снова оказалось на грани возможного. Странно. Давайте выйдем на веранду — сейчас там прохладнее.
Мы взяли с собой наши чашки. На веранде действительно было прохладно. Большая часть дна каньона вот уже два часа находилась в тени, и прохладный поток ветра, поднимавшийся из долины, обдувал ноги. Как только я освоился с мыслью, что мы стоим на краю страшного обрыва, меня охватило какое-то восторженное состояние. Я развеселился. Вики, наверное, тоже. Она с показной отвагой перегнулась через перила и смотрела вниз. На дне каньона темнели деревья и кустарник. По мере того, как кустарник поднимался по противоположной стороне каньона, он становился все реже, а прямо напротив нас в темном теле горы пролегла складка более светлой породы, демонстрирующая скальный срез, как на картинке в учебнике геологии. Над этой складкой также рос подлесок, а за ним уступами к вершине утеса поднимались серые и желтые скалы, перемежающиеся черными провалами оврагов и пещер
Склон за домом полностью скрывал заходящее солнце, но его лучи еще освещали вершину стены на противоположной стороне каньона. Тучи отнесло к востоку, несколько из них еще виднелось на горизонте. Западная часть неба была совершенно безоблачной.
Когда мы вышли на «палубу», вместо того, чтобы пребывать в беззаботном «обычном» настроении, я предпочел бы подготовиться к встрече со странными ощущениями. Но ничего такого не возникло. Как ни странно, это не придало мне бодрости духа, вопреки ожиданиям. Я заставил себя восхищаться пестрой стеной скалы напротив.
— Боже мой, какое счастье видеть такую красоту каждое утро, когда просыпаешься! — с энтузиазмом сказала Вики — Здесь так легко ощутить объем воздуха и высоту неба
— Да, в этом что-то есть, — согласился Франц.
А затем они возникли, эти почти незаметные ощущения, возникли так же исподволь, как и раньше — на пороге наших чувственных восприятий Запах горелого полотна, горький резкий привкус меди, шипящий стук падающих призрачных камушков… едва заметные ощущения, как я назвал их про себя.
Я знал, что Вики и Франц чувствуют то же самое — оба они замолчали и замерли.
… А затем один из последних лучей солнца, отразившись от вершины утеса, где, вероятно, было обнажение кварцевых пород, золотой рапирой ударил мне прямо в глаза. Он ослепил меня, став затем на какое-то мгновение сверкающе черным, и мне показалось, что я увидел (хотя не так отчетливо, как черного всеведущего паука на вершине скалы) черный призрак, полный всклокоченной тьмы, которую можно увидеть разве что ночью под закрытыми веками. Призрак оврагами быстро скатился вершины, огибая обломки скал, и, погрузившись в конце концов в подлесок над светлой складкой скалы, исчез.
В это время Вики схватила меня за плечо, а Франц, бросив и на нас быстрый взгляд, снова повернулся к скале.
Это было странно. Я почувствовал испуг и в то же самое время нетерпение — словно мы находились на пороге каких-то тайн и чудес. Мы держали себя в руках. Фантастически тривиальный момент — никто из нас даже не пролил кофе!
Еще пару минут мы изучали стену каньона над складкой.
Затем Франц почти весело сказал:
— Время ужинать. Поговорим позже.
Я почувствовал облегчение и даже какую-то благодарность м к), что атмосфера дома тут же успокоила, сняла напряжение м подарила ощущение безопасности Я знал, что дом был п ппмм союзником.
Когда видавший виды рационалист впервые пришел ко мне за консультацией, он так паниковал, что не только он сам, но даже я почувствовал, как дует ветер со стороны психиатрической лечебницы!
К. Г. Юнг,
«Душа и символ».
Мы ели приготовленное Францем тушеное мясо с ломтями ржаного хлеба и кусочками светлого сыра, пока не наступила очередь фруктов и кофе. Затем, взяв еще ар одной чашечке, перешли в гостиную и устроились на длинной кушетке перед окном с видом на каньон. Небо еще освещалось лучами заката, по пока мы усаживались, они угасли. Вскоре на севере появилась и слабо замерцала первая звезда — очевидно, Дюбей.
— Почему черный цвет пугает? — опередила всех Вики.
— Ночь, — ответил Франц. — Хотя это спорно — является ли черное цветом или отсутствием цвета, просто основным сенсорным полем. И свойственно ли ему оказывать пугающее действие?
Вики кивнула, поджав губы.
Я сказал:
— Почему-то фраза «черные пространства между звездами» всегда вселяла в меня ужас. Я могу смотреть на звезды не думая об этом, но эта фраза всегда ставит меня в тупик.
Вики продолжила:
— Для меня самое страшное — это мысль о том, что повсюду начнут появляться чернильно-черные трещины. Вначале на тротуарах и стенах домов, затем на мебели, полах, машинах и вещах и, наконец, на страницах книг, на лицах людей и голубом небе. Чернильно-черные трещины и всепоглощающая тьма…
— Как будто Вселенная превратилась в гигантскую картину-головоломку, состоящую из отдельных кусочков? — высказал я предположение.
— Что-то вроде этого. Или в византийскую мозаику. Сверкающее золото и сверкающий черный цвет.
Франц сказал:
— Ваша картина, Вики, предполагает разрозненность, которую ощущаем все мы в современном мире. Семья, нации, классы и другие группы людей распадаются. Все меняется еще до того, как мы успеваем что-либо осознать. Смерть в рассрочку — или же разложение по этапам. Мгновенное рождение. Что-то возникает из ничего. Реальность заменяет фантастику так быстро, что невозможно осознать разницу между ними. Постоянно преследует ощущение дежа-вю — «Я уже был здесь — но когда, как?», и даже приходится смириться с возможностью того, что между событиями на самом деле нет никакой преемственности — только необъяснимые бреши. И, конечно, каждая брешь, каждая щель означают, что здесь рождается ужас.
— Это также предполагает фрагментацию знаний — кто-то назвал это именно так, — сказал я. — Мир слишком велик и сложен, чтобы его можно было познать целиком, а не отдельными частями. Слишком много для одного человека. Необходимы группы ученых, а потом еще и еще. У каждого из них — своя область, свой участок, свой фрагмент картины-головоломки, но между этими фрагментами находится ничейная земля.
— Верно, Глен, — возбужденно согласился Франц, — и сегодня, я думаю, мы попали на эту ничейную землю — Затем он запнулся и робко, почти смущаясь, добавил
