Но не мог.
Потому что его квартира, столь родная и уютная, была наполнена ее запахом. Плотным, густым, привычным, таким родным и знакомым. Чувствовать этот запах, все равно что носить на брелоке сочный жареный бифштекс и изнывать от чудовищного голода. Он не мог работать.
Встал из-за стола, машинально сохранив текст.
Когда в комнате появился Собиратель, Федор даже обрадовался его появлению.
— Я хотел бы написать еще одну книгу про тебя, — он вздохнул, не решаясь встретиться со своим персонажем глазами. — Пусть даже в стол… Будем честными — книги про тебя, жуткие и кровавые, наполненные чуждой россиянам идеологией, не напечатают никогда. Времена русских Ганнибалов Лекторов еще не наступили, миру нужны новые герои. Позитивные. Не напечатают ни первую, ни вторую. А уж о третьей и говорить не приходится. А я все равно хотел. Но не смог.
— Ничего страшного, — Собиратель покачал головой, — я и мой двойник существуем, а это значит, что ты проделал твою работу не зря. Ты и так дал нам жизнь. Судьба третьей книги не существенна. Если ее не напишешь ты, это сделают твои фанаты в будущем.
— Извратив мои идеи? Ведь они не знают, что я задумал для тебя?
— Это не важно, по сути. Скажи, ты выбираешь свою судьбу?
— Нет.
— И я нет.
— Зачем пришел? Помочь? Поиздеваться?
— Сообщить неприятные вести.
— Это моя фраза.
— И моя.
— О чем речь?
— Миссия моего молодого двойника провалилась. Можешь проверить почту.
Федор последовал совету, чувствуя, как давит сердце. Обнаружил новое письмо. С отказом от очередного главного редактора. Данилову сообщали, что и вторая книга его цикла о Собирателе не интересует издательство, извинялись. В этот раз была короткая приписка, что рецензорам понравилось. Но от того на душе не потеплело.
Данилов повернулся к своему персонажу. Собиратель стоял на прежнем месте, нюхая воздух. Глаза его сверкали.
— Это ее запах?
— Это не твое дело.
— Грубить не стоит.
— Убирайся, пока я не применил револьвер, — опустошение стало как никогда сильным, Федор не мог поднять руки, но старался, чтобы его голос звучал твердо.
— Милорд изволит ругаться…
— Милорд изволит, чтобы ты исчез. У тебя нет шансов. Никаких. В стол, урод, вали в стол. Лежи там, пока я не прославлюсь и издательства не захотят напечатать даже мои самые смелые творения. Исчезни, не хочу тебя видеть.
— Вина?
— Что? — Федор оторопел, насколько мягко и негромко заговорил Гретшом.
— Я предлагаю выпить вина. На посошок, как сказал бы кто-то из твоих русских персонажей, милорд, — в правой руке стервятника в черном фраке появилась пузатая бутыль. — Ты не сможешь устоять, ведь сам предлагаешь себе выпить.
— Не смогу…
Федор встал, постаравшись в тесноте комнаты не задеть верзилу плечом. Сел на диван, сейчас собранный в «дневной» режим.
— Наливай, чего уж там…
Ему никуда не деться от своих персонажей. В том числе, и от демонов.
В левой руке Собирателя появились две изящные хрустальные стопки.
— А может, абсента? — пузатая бутыль сменилась высоким светло-зеленым графином.
— Может, — Данилов смотрел в пол, разглядывая собственные ноги, сейчас обутые в стоптанные тапки, а вовсе не в тяжелые походные ботинки. — Пошли тогда на кухню.
Вечером Настя, придя с работы, застала его уже засыпающим. Поинтересовалась, что на столе делают две чудные старинные стопочки, давно ли Данилов перешел на абсент, и кто приходил в гости. Но Федор не слышал, он крепко спал.
Федор вздрогнул, вскидываясь на промокших простынях. Он уже давно не видел такого кошмара. Такого, что заставляет проснуться среди ночи, истекая потом. Сел, потирая виски.
В соседней комнате спала Настя, его бывшая настоящая жена, безразличная и холодная, но готовая покорно называть его дорогим и милым. Он чувствовал ее присутствие так, словно она лежала рядом. По-прежнему ощущал ее запах.
Но еще он ощущал, что в комнате кто-то есть. И это совсем не Настя.
Помещение было наполнено слабым синим светом от светодиода, горевшего на сабвуфере под компьютерным столом. Сейчас этот свет был перечеркнут угловатой тенью того, кто сидел на его стуле.
Такое уже происходило с Федором раньше, после пьянок или под впечатлением от хороших фильмов. Бывало, что среди ночи Данилов просыпался с тревогой, звенящей внутри, и всматривался в полумрак. Казалось, что он отчетливо видит силуэты или тени, слышит легкие звуки, но затем образы отступали, и великодушная явь успокаивала его сознание.
Сейчас все было иначе.
— Доброй ночи, милорд, — Собиратель приподнял шляпу, а тень под потолком метнулась, как загнанная летучая мышь.
— Какого черта тебе нужно, Гретшом? Убирайся, это уже не смешно…
— Я пришел рассказать, что мой двойник, молодой Собиратель, вернулся из Москвы. Теперь мы знаем причины его неудачи.
— Тебя не существует… Твою мать, сгинь… — Федор услышал стук собственных зубов. — Пошел вон…
Он посмотрел на свою правую руку, силой мысли приказав возникнуть в ней револьверу времен Гражданской войны в США. В мертвенном синем свете Федор разглядывал скрюченные пальцы, пустую ладонь.
Сидящий на офисном стуле Собиратель негромко рассмеялся и Данилов ужаснулся, как по-настоящему прозвучал этот смех в его крохотной комнате. Человек, сидящий напротив, действительно существовал. На самом деле. Федор ощущал запах его одеколона, аромат сигарет, вонь ваксы, покрывающей блестящие сапоги.
— Мы не имеем власти над другими людьми. Мы, персонажи, созданные творцом. Единственным человеком, умеющим познать нас, как живых существ, является наш творец. Ты знал об этом, милорд? Не правда ли, занимательный факт? В связи с этим, у меня появилась пара мыслей…
И он вновь рассмеялся, словно на громадном жернове захрустели перемалываемые кости.
— У… би… рай… ся… — Федор был готов расплакаться.
Он стиснул зубы, чтобы в полный голос не позвать на помощь. Если на его крик прибежит Настя, да еще и в одном нижнем белье (а то и вовсе без него, как любит), и найдет его в пустой комнате, на мокрой простыне, в ужасе забившегося в угол… Нет, этого не произойдет.
— Как прикажешь, милорд.
И Собиратель исчез. Только в этот момент Федор понял, что все время своего пребывания в комнате тот держал в правой руке раскрытую наваху.
Через четверть часа, когда Данилов смог придти в себя, он обнаружил, что дисковод из его компьютера исчез. Тяжесть навалилась на плечи свинцовым одеялом, а в глазах потемнело.
Лицо овевал ветер, значительно более теплый, чем в феврале. Под лопатками хрустели камни, где-то в ущелье завывало.
