видны лица, прижатые к замерзшим окнам.
Было ли его положение настолько интересным?
Ветер сменился, и он услышал то, что сначала принял за приглушенное рычание какого-то зверя, эхом разносившееся по ледяным полям, затем понял, что это был двигатель. Он остановился и посмотрел против ветра, снегом бившего ему в лицо. Он мог видеть огни лагеря... широко раскинувшиеся хижины и даже метеорологический купол... но ничего больше. Вьюга врезалась в него и чуть не сбила с ног... и затихла на немного, продолжая выть и визжать, но звучала так, будто постарела, устала и нуждалась в отдыхе.
И тогда Хейс увидел другие огни, на самом деле четыре. Два снизу и два сверху выходили из грозы и шли по ледяной дороге мимо метеорологического купола. Теперь он тоже слышал шум двигателя, слишком... шумный, дребезжащий дизель, идущий на пониженной передаче. Рев мотора, скрежет шестерен.
Господи, это был "Спрайт" из лагеря Гейтса. Должен быть.
"Спрайт" представлял собой небольшой гусеничный грузовой внедорожник, предназначенный для перевозки людей и припасов. Он выглядел, как ярко-красный ящик, стоящий на гусеницах.
Что, черт возьми?
Шторм на мгновение утих, но ветер все еще был сильным, но недостаточно сильным, чтобы сдержать любопытство Хейса. Они не получали вестей от Гейтса несколько дней, и вот появляется "Спрайт". Хейс перешагнул через вешки и вышел на территорию. Звук приближающегося двигателя становился громче, огни ярче.
Из дома Тарга посыпались люди в защитных очках и парках, борясь с ветром. Они несли лампы и фонари. Выглядели как толпа разгневанных деревенских жителей из старого фильма о Франкенштейне.
Рутковский подошел к Хейсу сзади. - Что, блять, происходит, Джимми?
- Черт возьми, если я знаю.
Он стоял на ветру, наблюдая за приближающимся "Спрайтом". Остальные расположились позади него неровным полукругом. Потребовалось немало усилий, чтобы вытащить людей в такую ночь, но такое, ну, это притягивало их, как металлические опилки к магниту.
- Содермарк пытался вызвать их по радио, но они не отвечают, - сказала Шарки, присоединившись к группе.
Хейс смотрел в ночь сквозь очки. Борода замерзла и стала жесткой. Его дыхание и дыхание остальных вздымались огромными морозными облаками, которые поворачивались на ветру. Побледневшие лица ждали и спрашивали. Шел легкий снег, такой же мелкий и белый, как пляжный песок.
"Смотрите!" - вскрикнул кто-то. - "Вы видите это?"
Хейс увидел, но не сразу.
И, увидев, ему пришлось остановиться и моргнуть, смахнуть снег с очков, потому что на самом деле он не мог видеть то, что, как ему казалось, он видел. Его сердце встало в груди и на мгновение болезненно задержалось там, словно животное, застрявшее в смоле. "Это не может быть хорошо", - говорил ему голос в голове. "Что касается развития событий, то это уже почти полное дерьмо".
Кто-то позади него ахнул, а кто-то выругался себе под нос.
То, на что они смотрели, было одинокой фигурой, с трудом бегущей перед "Спрайтом", стараясь не попасть ему под гусеницы. Сначала Хейс подумал, что "Спрайт" преследует фигуру, чтобы догнать ее, но теперь это выглядело совсем не так.
Было похоже, что они пытались его сбить.
"Святое дерьмо", - сказал кто-то.
"Рутковский? Иди, принеси мне одну из винтовок, - рявкнул Хейс. - И убедись, что она заряжена".
Затем он побежал, ветер толкал его в спину, а затем в сторону. Он прорывался сквозь сугробы, упав только один раз. Остальные тоже бежали, но держались позади него, как будто хотели, чтобы он увидел это первым.
"Эй!" - крикнул Хейс, подбежав ближе. "Эй! Прыгай за хижину! Прыгай за эту ебанную хижину... тебя почти догнали!"
Фигура пьяно петляла, упала лицом вниз в снег и, как краб, отчаянно ползла вперед, как ребенок на уроке физкультуры, ползущий за бочкой [41]. Но ни одному ребенку никогда не приходилось пробираться сквозь трех- и четырехфутовые сугробы, удерживаясь на паковом льду, когда ветер врывался в него со скоростью пятьдесят-шестьдесят миль в час. И ни одному ребенку никогда не приходилось делать это в громоздкой парке, когда ветер выстуживает до семидесяти градусов ниже нуля.
Хейс кричал одинокому мужчине и водителю "Спрайта", но это не принесло ему никакой пользы. С тошнотворным осознанием он понял, что "Спрайт" собирается догнать человека и раздавить своими гусеницами. Фигура поднялась на ноги и двинулась влево, и "Спрайт" отреагировал на это, скрипя гусеницами при повороте. "Спрайт" приближался к нему, а Хейс был чертовски далеко, чтобы что-то сделать. Люди за его спиной кричали, и он сделал последний отважный рывок, но потерял равновесие и упал в сугроб, а затем поднялся с лицом, засыпанным снегом. Он бешено смахнул его.
Мужчина упал.
Но он увидел Хейса.
Он мотал головой вперед и назад, что-то крича, но Хейс не мог расслышать, что именно в грохоте двигателя "Спрайта". Огни снегохода слепили, в их лучах кружился снег. Хейс смог разглядеть лишь смутную фигуру в кабине.
Где, черт возьми, был Рутковский с винтовкой?
Он услышал, как Шарки выкрикнула его имя, а затем "Спрайт" прокатился прямо по одинокой фигуре в снегу, и его сочлененные гусеницы раздавили его с хлопающим, влажным звуком, мясисто, органически и жестоко. "Спрайт" накренился, проехав по нему, не оставив после себя ничего, кроме красной и разорванной кучи.
А потом направился к Хейсу.
"Ох, дерьмо", - сказал он себе под нос, пятясь назад и готовясь бежать.
Но "Спрайт" остановился как вкопанный. Переключился на пониженную передачу, рванул задним ходом, поскольку тот, кто был в той кабине, грубо работал рычагом. В происходящем не было никаких сомнений: этот сумасшедший ублюдок снова собирался проехать прямо по телу.
Снегоход дал задний ход и откатился, и внезапно Рутковский оказался там с винтовкой в руках, просто стоял, потеряв дар речи.
"Пристрели этого ублюдка!" - Хейс сказал ему.
Но Рутковский застыл, смотря на растущее красное пятно на снегу, вдыхая запах крови и размолотой плоти, и не мог пошевелиться.
Хейс взял винтовку из его рук.
Это была всего лишь маленькая винтовка для выживания 22-го калибра с продольно-скользящим затвором.
