Ознакомительная версия.
Остается понять, что все это значит? Вопрос, ставший уже привычным…
Мэр, значительно поглядывая на него, говорил какие-то пустяки о сложном, беспокойном, хлопотливом, но чрезвычайно значимом для народа городском хозяйстве. При этом он выразительно стрелял глазами в чугунно-неподвижную спину водителя, чей налитой затылок вполне дослужился до гордого звания загривка.
Саша не сразу понял, что Рассольников намекает глазами на лишние уши. Наверное…
Может быть, его приняли за Петра и одновременно Павла? Все может быть…
Спустя час Саша уже сидел за столом в просторной, четырехкомнатной квартире Рассольникова на втором этаже единственного в Острожине дома приличной постройки. Столичный журналист был чист, побрит и переодет в тесноватые джинсы и защитную рубашку мешком. Хмурил брови и значительно надувал щеки, всем видом показывая, что заграница нам поможет, а любовь к Отечеству – вывезет. Мэр, хитровато поглядывая, с удовольствием подливал из домашнего графинчика холодную водку, пуская рюмочку вприпрыжку за рюмочкой. Его жена Татьяна Васильевна, толстушка с вишневыми украинскими глазами, удивительно приветливая с первого взгляда и до оскомины навязчивая уже через пять минут, метала на стол домашние соленья-варенья, разливала борщ, горячий, как поцелуй дракона, и подкладывала на тарелки мясо, жаренное на сале. Вела себя как образцово-показательная жена государственного человека, для которой домашний быт – это ее яростный фронт и его крепкий, как дубовое кресло, тыл. Умное чадо в доме не появлялось. Может, отчитавшись за человека из центра, до сих пор караулило на реке голую красавицу, с искренним детским любопытством мечтая увидеть у тети все.
От водки, домашней еды, от непривычного, благоустроенного уюта городской квартиры Саша быстро осоловел, клевал носом и таращил глаза. Но угощался стойко, пробовал, отведывал, оценивал и вкушал. Нет, сначала он честно пытался перевести разговор на аварию вертолета, на пассажиров, затерянных в незнакомом краю и на спасательные мероприятия, которые нужно организовать. Мэр не спорил, поддакивал, сочувственно кривил лицо, собирая умные морщины на лбу, но было полное ощущение, что это совсем не то, что он хотел услышать. Рассольников играл глазами, показывая, что понимает, конечно, почему человек из Москвы несет всю эту чушь, сам приобщен и причастен к тайнам. Он, Рассольников, потерпит, пусть человек из центра выскажет все, что ему положено, отработает легенду от «а» до «я». А затем придет черед и о деле поговорить, время терпит, поговорим и о деле… Там, где нужно и можно, вот там и поговорим… Так, Александр Иванович?
Очень скоро Саша мысленно плюнул на все и надрался. Другого выхода все равно не было. Не ронять же себя в грязь лицом перед захолустной районной администрацией! Лучше уж мордой в стол, это еще посмотрим – кто первый, это еще поглядим, у кого печень зеленее озимых, пышнее, чем яровые… Глубокие, вместительные рюмочки в руках мэра кружили хоровод весело и безостановочно, как детишки вокруг новогодней елки. Выпил-выдохнул-закусил, на этой трехтактовой, вальсовой частоте, навязчивой, как бесконечная мелодия из приемника, Саша почувствовал, что явь вокруг тускнеет, встает на дыбы и валится куда-то…
* * *
– Подложить вам подушечку, Александр Иванович?
– Да нет…
– Нет, ну как же…
– Да не надо…
– Нет, ну как же не надо, очень даже надо…
– Спасибо, спасибо, все хорошо…
– Нет, ну как же хорошо… Ну подушечку же!
– Спасибо, спасибо…
– Нет, ну какое тут спасибо, причем тут спасибо… Ну подушечку же! Ну Александр Иванович!
– Какой Александр Иванович?! Подать сюда Александра Ивановича!
– Ну подушечку…
Этот липкий, как смола, разговор крутился в голове долго, бесконечно долго, уже во сне, наверное, крутился… Подушки, перины, железные пауки, голые красавицы, падающие мосты, бравый спецназ, главный Гаврилов, лобастый и шумный, как сливной бочок унитаза…
Впрочем, было ли это?
Мэр города Рассольников, испытанный временем и новыми веяниями чиновник, был алкоголиком. Это Саша понял довольно быстро. Есть такая особая категория алкоголиков, трудовой энтузиазм которых вырастает по мере выпитого. Спиртное для них не праздник, не повод для беседы и не смысл застолья, а самое натуральное горючее. В откровенно-техническом смысле этого слова. Вялые и бессильные без него, они, заправляясь, постепенно становятся способными двигать горы и поворачивать вспять реки со всеми притоками. Энергия бьет ключом и брызжет искрами, лишь бы была регулярная дозаправка баков…
Когда Саша проснулся, точнее, очнулся, то нашел себя лежащим на белой, похрустывающей от чистоты простыне, под одеялом и на подушке, от чего он уже отвык. Во рту была обычная сушь и гнусь, но, в целом, состояние было куда лучше, чем следовало ожидать. Значит, отрубился он не от выпитого, а от усталости.
Немного погодя он нашел Рассольникова. Тот по-прежнему сидел за столом с разносолами и негромко, проникновенно разговаривал сам с собой, помогая беседе выразительной жестикуляцией локтями и пальцами. Графин перед ним (литр водки, не меньше!) был подозрительно полон, а значит, незадолго до этого уже опустел. Жена над чем-то хлопотала на кухне и внимания на мужа не обращала. Картина, по всему видно, была для нее привычной.
Как человек уже почти свой в доме, Саша без церемоний подсел к столу. Мэр не отреагировал на его появление, продолжая вполголоса в чем-то убеждать себя, без конца поминая литые трубы и осевые, кривоколенные изгибы. Изгибы он показывал себе сплетением пальцев. Вторая рука выступала в качестве оппонента и периодически разгибала первую. Саша послушал, посмотрел, ничего не понял, выпил рюмку и закусил зубчиком маринованного чеснока, хрустевшим на зубах, как стекло. От нечего делать налил себе вторую рюмку.
Мэр оторвался от мысленных кривоколенных изгибов и проявил первые признаки интереса.
– Мне тоже налейте, – сказал он почти внятно. – Я тоже, пожалуй, выпью немного…
Немного – это, конечно, было смело сказано. Даже нахально. Не меньше литра в нем уже булькало, если судить по налитой краснотой лысине и багровеющему носу, оценил Саша. Хотя глаза еще смотрели осмысленно, а кривоколенный изгиб исправно гнулся по осевой.
Они выпили. Потом еще выпили. Еще немного…
– Я пока никому не говорил, что связи с Большой Землей давно уже нет, – рассказывал мэр, оживляясь все больше и больше. – Ну, вы понимаете… Понятно, узкий круг доверенных лиц это знают, прокурор Валерий Иванович, допустим, товарищ Чердыкин, ответственный за ПВО и военную подготовку юношества, господин Костиков, председатель АО «Деревокомбинат» – эти знают, конечно… Ну, вы понимаете… Но люди все проверенные, кремни, не люди. Столбы железобетонные! Гвозди бы делать из этих людей, как пожелал нам поэт пролетарской направленности. Помните, как раньше учили, гвозди бы делать из этих людей – крепче бы не было в мире гвоздей! Молотки ковать! А лучше – сразу кувалды! – воодушевлялся Арсений Петрович. – И делали! И забивали! На одних опорах энтузиазма возводили державу! И стояло все, так сказать, как монолит на ногах колосса! А что теперь? Умные все стали, куда ни плюнь – одни умные… – мэр затуманился, видимо припомнив собственную семью. – А кто подставит плечо под родительскую ношу?! Кто возложит, так сказать, и углубит, спрашиваю я вас?!
Ознакомительная версия.
