– Агенор! – выдохнула Александра. – Это Агенор!
– Нет, – промолвил он, пытаясь отгородиться от очевидного. – Нет, быть этого не может.
Она схватила его за руку.
– Это он! Смотри же! Он!
Агенор остановился метрах в пяти от тела, медленно повернул голову, обводя взглядом лес, – не пошевелится ли кто? Затем извлек из кармана шарф, еще раз оглядевшись, обвязал им голову, закрыв нос и рот, и двинулся к трупу.
– Что ты будешь делать? – прошептала Александра.
– Ничего, – ответил Бехайм, все еще не в состоянии отойти от потрясения. – Доложу о том, что видел, Патриарху. Или это можешь сделать ты. Он ведь тебя послал.
– Этого мало. Нужно, чтобы он признался в убийстве. Иначе он придумает какое-нибудь оправдание тому, что был здесь.
– Что он может придумать?
Но, произнося эти слова, Бехайм понял, что и сам так думает: Агенор сможет выкрутиться. Любая версия, по которой он оказывался убийцей, была уязвима. Бред какой-то, подумал Бехайм. Он не сможет признать его виновным без разбирательства. Но если Агенор на самом деле убийца – а возможность этого приходилось допустить, – то, предоставив ему слово как обвиняемому, он подвергнет себя смертельной опасности. Он был готов к этому, когда подозревал Александру, но Агенор куда более грозный враг, и все приготовления Бехайма – ямы, разбавленное снадобье – теперь казались недостаточными. Что, если у Агенора есть собственный запас зелья?
Александра в ожидании смотрела на него, приковав к себе его взгляд своими блестящими зелеными глазами, но не оказывая никакого психического давления.
– Ладно, – сказал он. – Но держись от него подальше. Если он возьмет надо мной верх, ты останешься единственной свидетельницей. Если нападет – считай, что он виновен, и возвращайся в замок. Понимаешь?
Она кивнула, тронула его за руку – желая удачи, подумал он, поддерживая его. Он почти верил ей.
Поднимаясь из скрывавшей его травы, Бехайм почувствовал себя великаном, высящимся над долиной, лесами и реками, и даже над всей этой кутерьмой вокруг убийства, и лишь перед непроницаемой громадой замка Банат он оставался карликом. Вид Агенора, который, сняв очки, нагнулся над трупом и дергал его за одежду, мало чем отличался от того, что всякий раз представало его взору перед арестом преступника, за миг до момента истины. Старик выглядел беззащитным, маленьким, не подозревающим, что судьба сейчас сомкнет на нем свои челюсти. И видя его таким, чувствуя все это, Бехайм, приближаясь к нему, сказал:
– Хорошо прогуляться в такой денек, правда?
Агенор испуганно вскрикнул, уронил очки и вскочил на ноги. Пару секунд он изумленно смотрел на Бехайма, но затем лицо его расслабилось, прикрывшись маской невозмутимости.
Виновен, решил Бехайм, остановившись метрах в шести. Виновен, как сам черт.
– Мишель! – сказал Агенор. – Странно, что ты здесь. Я полагал, ты все еще занят допросами. А об этом мне рассказала одна служанка. – Он махнул рукой в сторону трупа. – Вот я и решил посмотреть, в чем дело. Разузнать, что тут стряслось. Вероятно, – он наморщил лоб, как будто погрузившись в глубокое раздумье, – это тело компаньонки Золотистой.
– Не пройдет, мой господин, – сказал Бехайм. – Право, не пройдет.
По лицу Агенора пробежала вереница чувств – вызов, ярость, печаль.
– Да, – наконец почти неслышно сказал он. – Наверное, не пройдет.
От ветра высокая трава на лугу заструилась, пошла волнистыми полосами, зашумела, как будто тяжко вздыхая.
Скорбно усмехнувшись, Агенор поднял глаза к солнцу, махнул рукой в его сторону.
– Скажи-ка мне, Мишель, – беззаботно сказал он, – как ты думаешь, сможем мы выносить это ежедневно? Стоит ли это всех наших усилий?
Бехайм не ответил.
Агенор непроизвольно сглотнул, двинув кадыком.
– Кажется, я получил то, чего хотел. Не знаю, правда, действительно ли я этого хотел.
Бехайм не понял, что он имеет в виду, но ему не хотелось выяснять. На него нахлынул целый шквал чувств, ежесекундно сменявших друг друга: привычной привязанности и преданности, потом гнева и негодования, вызванных предательством Агенора.
– Господин, прошу вас проследовать со мной обратно в замок.
– В замок… – Агенор сорвал с себя шляпу, провел рукой по густым белым волосам. – Н-да. Боюсь, не смогу. Я хотел бы. И, в общем, даже собирался. Но вот не могу. – Он поднял взгляд на Бехайма. – Я ведь задавал себе вопрос, не ловушка ли это. И, как дурак, решил, что нет.
– Мой господин, если вы сейчас не вернетесь со мной, то непременно умрете.
– От твоих рук? – высокомерно спросил старик. – Не думаю.
– Господин, я разбавил препарат Фелипе и не могу ручаться, что через несколько минут вы не погибнете.
Вся суровость и твердость мигом сошли с лица Агенора, – казалось, черты его сейчас растворятся, растают, как нагретый воск, сползут вниз и растекутся лужицей. Но он взял себя в руки.
– Ложь.
– Прошу прощения, господин, но что мне проку лгать вам? Мне не было известно, кто убийца. Я хотел защитить себя. Разбавить снадобье было единственным средством защиты от врагов, которые сильнее меня. – Бехайм сделал шаг вперед, ему вдруг захотелось – несмотря ни на что – спасти старика. – Время уходит, мой господин. Я не желал бы стать свидетелем вашей смерти в бесчестии.
– Ах, но именно смерти я и искал! И совсем не позорной будет она.
К ужасу Бехайма, Агенор, казалось, легкомысленно радовался тому, что его могут принести в жертву. Он снова взглянул на солнце.
– Если ты на самом деле говоришь мне правду и если ты при этом знал, что делаешь, когда разбавлял зелье, – в чем я сомневаюсь, – то я все-таки не думаю, что ты когда-нибудь поймешь всю иронию этого момента.
– Тогда объясните мне, господин, если вам это угодно. Но только быстрее, я вас предупреждаю.
– Да, наверное, следует объяснить. Пусть хотя бы для того, чтобы дать тебе возможность подтвердить мой безрассудный поступок.
Агенор на шаг подвинулся в сторону Бехайма и сделал это как-то украдкой, насторожив его.
– Видишь ли, друг мой, в последнее время меня беспокоило какое-то, как бы это сказать, какое-то недомогание. С головой что-то неладное. Рассеянность мыслей, бредовые видения. Я решил, что это симптомы изменений, сопровождающих переход к очередному этапу нашего чудного бессмертия, и, должен признаться, они не доставили мне особого удовольствия. Это как болезнь, последствия проклятия. И вот, когда меня охватило крайнее уныние, не желая подвергать себя этим превращениям, я вознамерился окончить свою жизнь.
Агенор еще немного приблизился, и Бехайм приготовился бежать. Ему казалось, что между ним и всем миром образовалась какая-то тонкая стена, сознание его затуманилось, но это его не встревожило. Его словно заворожила надменность Агенора и то, как тот будто совсем отмахнулся от смертельной опасности, нависшей над ним. Это, правда, не очень удивило Бехайма. Склонность к саморазрушению была характерна для членов Семьи.
