– Какое пивко, Коля, предпочитаешь? – обратился ко мне писарь, словно мы присутствовали не на адских муках грешников, а оказались в буфете театра оперетты во время перерыва веселенького водевиля.
– Да мне все равно, лишь бы холодненькое и бочковое, – вяло отозвался я, удрученный сценами насилия, творившимися невдалеке.
– Бутылочку «Крюгера» и чешского разливного, – приказал Баал-берита.
Через несколько секунд крысан появился, неся поднос в одной руке, поддерживая его когтистой пятерней снизу, словно ловкий официант, на котором стояли две хрустальные кружки и бутылка запотевшего пива «Кrüger», какового я раньше никогда не видывал. Под мышкой другой руки бес нес небольшой бочонок, с которого стекала водичка от таявшего, налипшего на него снега. За бесом следовали еще два черта, также одетых по форме, они тащили столик и два кресла из ротанга, а также кондиционер на подставке. Расставив стол и кресла перед нами и включив кондиционер, в невесть откуда взявшуюся тут розетку в базальтовой стене, помощники Шурпеня исчезли.
Мы расселись за столиком. Крысан же распечатал бутылку, выбил из бочонка пробку и разлил нам холодненькое пиво по кружкам, после чего отошел на пару шагов в сторону, услужливо ожидая дальнейших указаний.
Я залпом осушил свою кружку, которую тут же снова наполнил Шурпень, и понял, что не так уж мы и бесплотны, ежели можем ощущать вкус пива и способны сидеть на стульях. Эта ситуация, когда, с одной стороны, мы свободно проходили сквозь любые препятствия, словно это был простой воздух, а, с другой, при желании могли ощущать материальность вещей, была мне непонятна, но я не стал ни о чем расспрашивать писаря, ведь мы пришли сюда не за этим.
Я умышленно сел так, чтобы не видеть, как мучается мужичок в содоме демонов, Баал-берита же, наоборот, следил за издевательствами бесов, кажется, с определенным удовольствием. Он пил свое пивко мелким глоточками и иногда бросал чертям советы, как лучше и поглубже засунуть что-то куда-то и при этом, вдобавок, не забывал отпускать сальные шутки.
Я же был мрачен и угрюм: заболела душа. Тот вечный дом, который пообещал мне Люцифер, в обмен на земное двадцатилетнее счастье с Софьей, весьма меня не радовал, и моя решимость заключить с ним Договор сильно поубавилась. Я оказался на распутье. Но была ли дорога назад?
– Ну, что, Коля? – между тем обратился ко мне Баал-берита. – Оставим на сем хождения по мукам? Сим пещерам и гротам числа нет, и везде тут наказываются грешники за грехи свои. Образцы сих мучений мы с тобой посмотрели. Думаю, этого достаточно, а?
– Я тоже так буду мучиться? – задал я вопрос писарю, с некоторым вызовом в голосе.
– Не дерзи мне, Коля. Я тебе сейчас обобщу картину мучений адовых. А мучения эти грешники у нас приемлют все те же, что они причиняли при жизни другим, – начал говорить Баал-берита, прямо не отвечая на мой вопрос. – И начинаются они с самого малого и заканчиваются самым тяжким. И происходят они у нас многократно – одно за другим, по порядку. Ежели грешник обманывал на Земле, то и в Аду будет обманут. Ежели завидовал – усилится его зависть. Ежели пьянствовал, то веки вечные будет мучиться с похмелья, и никто не подаст ему даже простой водицы. Ежели губил себя наркотой – пребывать будет в ломке вечно, и никто не облегчит его. Ежели прелюбодействовал от жены или мужа, то и здесь будет прелюбодействовать, будет пребывать в состоянии беспробудного возбуждения своего естества, будет мучительно желать разрядиться, напрягаться до невозможности, распаляться болью от оного чувства, терпеть невыносимые муки, в кровь стирать свое естество и ждать окончания, но конца сему никогда не предвидится.
В это время стенания мученика за моей спиной переросли в душераздирающий вопль, совершенно заглушивший гогот насиловавших его бесов. Я поежился от этого режущего душу крика. Но Баал-берита, только злобно ухмыльнулся:
– Тебе неприятно, Коля? А как ты думаешь, было ли приятно отцу трехлетней девочки, когда он узнал, что его дочь изнасилована этим вот «страдальцем», который сейчас у нас на перевоспитании? Чувствовал ли он муки ее несчастной матери? Воспринимал ли ужас и боль насилуемого дитяти?
– Так это не просто насильник, это насильник малого дитяти? – воскликнул я пораженно, стряхнув с себя всякие остатки жалости к мучаемому.
– Вот именно! Девочка навсегда осталась калекой, и никогда уже потом не родит. Он повыворачивал ей все внутренности. И не только ей одной, на нем висят десяток таких дел. Двое малышей умерли. Так что поделом этому подонку здесь воздается, поделом! – проговорил писарь, зловеще проскрежетав зубами.
Баал-берита насуплено засопел, нахмурил свой патрицианский лоб и вытащил из кармана черно-зеленую коробку папирос «Герцеговина Флор» и кожаный чехольчик, из которой вынул трубку с чубуком, выполненной в форме головы черта. Он аккуратно надломил пару папирос, высыпая табак в чубук, и слегка стал приминать его указательным пальцем и супил, все больше.
– Дорогой Баал-берита, но ведь Церковь, я знаю, учит, что покаянием, молитвой и добрыми делами можно искупить грехи перед Богом и избежать Ада, – сказал я, все же несколько сострадая увиденным здесь мученикам.
– В принципе, это возможно, и такие души есть. Есть и такие, которые своими богоугодными делами искупили не все, но часть грехов, и за уже искупленные грехи не мучаются. Кроме как самоубийство, теоретически, можно искупить все грехи.
– И даже убийство?
– Да, даже убийство, как это ни прискорбно. Лично я бы, на месте Бога, убийцу не простил!
– А что для этого нужно сделать?
– А то, что Бог и сердце подскажут. Да ты и сам только что сказал: во-первых – искренне покаяться, во-вторых, сотворить добрые дела, соразмерные с тяжестью свершенного злодеяния, ну, например, церковь построить, да и мало ли что еще.
– Но где ж у простого советского человека найдутся такие деньги, чтобы можно было целую церковь отгрохать? Дом-то частный построить – и то огромная проблема.
– А разве Бог только для советских людей? Он для всего мира. А для вашей страны, точнее для вашего самого справедливого в мире строя, Бог – это мы, – с нескрываемым сарказмом, сквозь зубы, процедил писарь Ада и недобро усмехнулся. – Впрочем, кто искренне хочет оправдаться перед Богом, тот найдет способ спасти свою душу и у вас. Ну, а для мелких грешников тут, вообще, все не столь страшно, отмучаются свой срок – и душа их свободна – лети к своему Богу в Рай.
Баал-берита, наконец, управился с табаком в трубке и, раскурив ее, крикнул, обслуживающему нас Шурпеню:
– Эй, лейтенант! Подай-ка, любезный, пепельницу.
– Слушаюсь, господин генерал!
